Эоловы арфы

- Очевидно, объяснение тут может быть только одно, - развел руками Маркс. - Они отважились на это лишь после того, как подавили восстание в Эльберфельде, окружили мятежный Изерлон и наводнили войсками всю Рейнскую провинцию. Теперь наша очередь... Если бы не твое участие в эльберфельдском восстании, которое ты, несомненно, сумел поддержать и продлить на несколько дней, то, конечно, это распоряжение, - Маркс тряхнул правительственной бумагой, - я получил бы гораздо раньше.

- Да, дело обстоит, видимо, именно так, - согласился Энгельс. - Но какая подлость! Формально они не закрывают газету: пусть, мол, выходит, если может, когда у нее не останется ни одного редактора...

- Но мы не сдадим позиции так просто, - сказал Маркс. - Я к тебе прямо с заседания редакционного комитета. Мы решили дать последний бой выпустить специальный и особенный прощальный номер.

- Это должна быть бомба! - загорелся Энгельс.

- Уже распределили, кто что сделает. Я напишу передовицу, где расскажу о политической расправе с газетой и кратко обрисую общее положение в Германии и Европе. Фрейлиграт взялся сочинить прощальные стихи. Если они получатся удачными, то ими и откроем номер. Веерт напишет фельетон позабористей и статью об английских делах, Лупус - острое политическое обозрение... Что напишешь ты?

Энгельс задумался.

- Видишь ли, - сказал он через несколько мгновений, - участие в эльберфельдском восстании растревожило меня, разбудило тоску по настоящему большому революционному делу, по такому, как в Венгрии, например...

- Вот и отведи душу пока хотя бы на бумаге, - перебил Маркс, - напиши обзор событий венгерской революции. А кроме того - небольшое прощальное слово к рабочим Кёльна. Опираясь на опыт Эльберфельда, предостереги их от преждевременного выступления. Сейчас оно бессмысленно.

- Бессмысленно? - раздался голос Даниельса. - Что бессмысленно? Это слово сегодня преследует меня весь день.

- Ах, проснулся! - наконец-то в полный голос воскликнул Энгельс, вставая. - Более чем бессмысленно спать, когда у тебя в доме гости.

- Да, да, извините. - Дагшельс тоже встал, пожал руку Марксу и сел на место Энгельса.

А тот, сделав несколько шагов по кабинету и снова подойдя к дивану, с улыбкой проговорил:

- И уж совсем нелепо, дорогой мой, скрывать от нас, что твоя жена ждет ребенка.

- Как? Это правда? - радостно изумился Маркс.

Даниельс виновато молчал.

- Это же здорово! - воскликнул Маркс. - Поверь мне, отцу троих детей.

- Да я и рад, - смущенно улыбнулся Даниельс. - Хотя прекрасно понимаю, в какой ужасный мир придет наш ребенок.

- Есть в этом мире при всем его несовершенстве и хорошие вещи, вставил Энгельс.

- Я тоже так считаю, - поддержал Маркс.

Даниельс промолчал. Он, видимо, был в нерешительности. Но через несколько мгновений, поколебавшись, все-таки проговорил:

- Я тут высидел некое сочиненьице с философским замахом... Хочу вас попросить прочитать.

- С удовольствием, - тотчас отозвался Маркс. - Только попозже.

- Так вот там, в этом сочинении, я прихожу к выводу... Раз люди связаны друг с другом прежде всего посредством производства своих материальных жизненных потребностей, то совершенствование индивида возможно только через совершенствование материального способа производства и общения и покоящихся на нем общественных институтов...

- А поскольку революция, - нетерпеливо перебил Энгельс, догадавшийся, куда клонит Роланд, - не смогла усовершенствовать способа производства, не улучшила общественных институтов, то, следовательно, не может быть речи ни о каком совершенствовании индивидов, в том числе маленького Даниельса, который через несколько месяцев придет в этот ужасный мир. Так?

- Так, - подтвердил Даниельс. - И это меня страшит.

Чувствуя, что Энгельс может сейчас слишком увлечься спором, понимая, что разговор этот не ко времени и не к месту, Маркс только сказал:

- Роланд, кое в чем ты прав, но в целом твое рассуждение, твой вывод механистичны, в действительной жизни все сложнее, там больше диалектики.

Поняв опасения Маркса, Энгельс подавил свое желание поспорить и перевел разговор на другое.

- Если бы я знал, что Амалия беременна, - сказал он, - я ни за что не стал бы скрываться в твоем доме.

- Но разве ты не посчитал бы меня подлецом, - Даниельс возбужденно потряс перед собой руками, - если бы позавчера ночью, когда ты пришел, я, ссылаясь на беременность жены, сказал бы, что не могу принять тебя?

- Нет, не посчитал бы, - спокойно и серьезно ответил Энгельс. - Мы можем рисковать своим будущим и даже будущим друзей-единомышленников, если они сами идут на это, но распоряжаться судьбой еще не родившегося ребенка никто из нас не имеет права.

- Ну, теперь поздно об этом думать и что-нибудь предпринимать, примирительно сказал Маркс. - Все равно через день-два мы должны будем совсем уехать из Кёльна.

Выслушав рассказ Маркса о том, почему он, Энгельс и остальные редакторы "Новой Рейнской" в ближайшие дни уедут, почему газета перестает выходить, Даниельс задумчиво и печально проговорил: