Эоловы арфы

Энгельс заметил, что и в пфальцских, и в баденских войсках стало меньше хвастовства и беспечности, ибо они уже поняли, что враг значительно превосходит их численно и настроен отнюдь не благодушно. Но естественное и здоровое беспокойство часто переходило в крайность: пруссаки стали мерещиться и тут и там, и спереди и сзади. Лишний раз убедиться в этом пришлось сразу, как только дорога за Вейнгартеном стала подниматься в гору. Из-за поворота появился патруль и несколько местных крестьян, все они кричали: "Пруссаки! Пруссаки!" Виллих тотчас развернул отряд к бою, а адъютанта послал обратно в Вейнгартен, чтобы поднять там тревогу.

Энгельс выполнил задание, но когда спустя часа полтора вернулся на место, где оставил отряд, то не нашел ни отряда, ни следов сражения. Стало ясно, что тревога была ложной.

Он принялся торопить и без того резвую Рет, надеясь нагнать своих в Обергромбахе, но их не оказалось и там. Как видно, Виллих спешил достичь сегодня Брухзаля. А уже наступал вечер, смеркалось, и Энгельс решил остаться ночевать в Обергромбахе. Здесь располагался пфальцский батальон под командованием врача Эйгена Освальда, члена Военной комиссии временного правительства Ифальца.

Освальд был лет на двадцать старше Энгельса, ему явно близилось к пятидесяти, но его открытое, крупных черт лицо светилось такой приветливостью, добротой и одновременно решимостью, энергией, что Энгельс не только сразу почувствовал к нему расположение, но и словно ощутил в нем сотоварища-ровесника.

Знакомясь, Энгельс, назвав себя, с улыбкой добавил:

- Но я еще и Освальд тоже.

- Как так? - Освальд вскинул темные, изогнутые, как у женщины, брови, придававшие удивительное своеобразие его мужественному лицу.

- Когда-то я опубликовал несколько работ под таким псевдонимом.

- Ах, вот оно что!

Энгельс, кажется, тоже расположил к себе Освальда, и тот пригласил его переночевать вместе, в одном доме.

Когда уже укладывались спать, Освальд сказал:

- Я, конечно, кое-что читал из ваших работ. С чем-то согласен, с чем-то нет. Но сейчас меня вот что интересует. Вы человек явно философского склада ума. Да, да, это несомненно, вы прежде всего философ! - подчеркнул Освальд, заметив какое-то протестующее движение Энгельса. - И вот вы, философ, очертя голову бросились в политику. Ведь между философией и политикой нет ничего общего. Первая - уединенное созерцание, тишина; вторая - дела, поступки, коловращение страстей миллионов.

- Нет, - Энгельс поднялся на локоть, - вы ошибаетесь. Все философы всегда были детьми своего времени, своего народа. Их философские идеи взрастают на самых питательных и драгоценных соках родного народа, концентрируя их. Вам не приходила мысль, что тот же самый творческий дух народа, который ныне так бурно строит руками рабочих железные дороги, создает и философские системы в головах философов?

Освальд ничего не ответил, только полувопросительно-полунедоуменно хмыкнул.

- А дело обстоит именно так! Поверьте, - Энгельс откинулся на подушку, чтобы легче было говорить, - всякая истинная философия...

- Как это всякая истинная? - перебил Освальд. - Разве вы считаете, что истинных философий может быть несколько? Разве вы не признаете истинной только свою философию?

- Истинной философией я называю ту, которая полнее всего соответствует своему времени, научному представлению своего века о мире. Менялось время, и, естественно, менялись философские системы. Ведь это так?

- Так, - словно поневоле согласился Освальд.

Энгельсу не лежалось спокойно, он снова лег на бок, оперся на локоть.

- Поскольку философия - это духовная конденсация своего времени, живая душа культуры, то рано или поздно наступает момент, когда она не только внутренне, то есть по содержанию, но и внешне, по своему проявлению, вступает в контакт и во взаимодействие с реальным миром современности.

- И вот этот момент наступил? - тихо спросил Освальд.

- Да! - решительно сказал Энгельс. - Ныне философия стала мирской, а мир философским. Ныне философия проникает в сердца современников, в обуревающие эти сердца чувства любви и ненависти.

- И именно поэтому вы здесь?

- Именно поэтому.

Они помолчали. Каждый, видимо, думал о своем. Минут через пять Освальд вдруг спросил:

- А вы не боитесь смерти? Вы думаете о ней?

- Ни один человек, если он не тупица, не может не думать о смерти, ответил Энгельс, но ему не хотелось затевать новый серьезный разговор: после трудного дня клонило в сон, и он решил закончить дело шуткой: - Но, как сказал один философ, пока есть я, нет смерти, а когда она придет, меня не будет, - так что мы с ней никогда не встретимся.

- Прекрасная концепция! - воскликнул Освальд, поняв желание собеседника закончить на этом разговор и уснуть. - Ну, покойной ночи.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

22 июня, как только взошло солнце, вместе с батальоном Освальда Энгельс отправился в Брухзаль. Там он наконец-то нашел своих.