Enigma (СИ)

А когда Мак снимает с меня повязку, я могу лишь слабо поднять голову, обводя взглядом комнату, до сих пор находящуюся в расфокусе.

Мне хочется «переключиться» с проклятого возбуждения, предательски охватившего тело. Мышцы лона выдают его, сладко пульсируя и нуждаясь в разрядке, и за это я ненавижу уже себя, а не того, кто заманил меня в эту ловушку.

Я словно до конца не осознаю происходящее, нахожусь под воздействием теплых волн, атакующих тело.

Не знаю почему, но на короткое мгновение я ощущаю себя в полной безопасности, вновь чувствуя его теплое дыхание на своем затылке.

Судя по всему, я нахожусь на каком-то возвышении, но кажется не подвязана к потолку.

Когда тишину нарушает оглушительный хлопок, входная дверь открывается, и я инстинктивно опускаю голову, как никогда нуждаясь в защите.

Я так хочу, чтобы он закрыл меня от их взглядов. Спрятал.

Одновременно я жажду утешения, одиночества и, конечно, кровавого возмездия. Мысленно я представляю, как раскраиваю идеальное лицо Карлайла и заставляю его захлебываться своей же кровью.

Сейчас – я сплошной клубок, сотканный из противоречий. Клубок… это уже не смешно.

– Ты опоздал к началу. Мы уже почти закончили. Модель скоро пойдет отдыхать, – сухо бросает Мак, скрывая за стальным равнодушием свои истинные эмоции. А есть ли они у ходячего камня, возомнившего себя.

На несколько долгих минут, комната погружается в такую тишину, что я слышу легкий треск веревок, натягивающихся до предела при каждом вдохе. Быстрые шаги, разрезают мертвую тишину, и я наконец слышу знакомый голос, от которого немеет мое сердце…

Нет. Только не Джеймс.

– Что за хрень, Карлайл? Ты совсем дол*анутый? – я не вижу, что происходит в комнате, но звук такой, словно кто-то хватает Джека за предплечья, когда он направляется в мою сторону.

– Прежде всего, успокойся, Джеймс. И ответь на вопрос: она нужна тебе? – я практическую перестаю дышать, прислушиваясь к разговору мужчин.

– Я бл*дь, люблю ее. Какого черта ты с ней сделал? Руки убрали, – в комнате раздается приглушенный смех, принадлежащий мужчинам – напыщенным Элитам и отморозкам, которым Карлайл выставил меня на обозрение. Словно я товар, кукла, бесчувственный кусок плоти…

Так было всегда. Мы с Элли были для тех Элитов биоробатами, созданными для удовлетворения их потребностей, «боксерскими грушами» на которых вымещали злость, гнев и ярость. Играли в Богов, в погоне урвать ощущение всеобъемлющей власти.

Я не могу отреагировать адекватно на слова Джеймса, не сейчас. Кажется, что я теряю сознание, пытаюсь уйти в себя, умоляя про себя, чтобы эта сладкая пытка и одновременно агония души поскорее закончилась.

– Хорошо. Джек, не стоит так буянить при столь важных для тебя гостях. Что они о тебе подумают? Открою тебе маленькую тайну: ты полюбил Бесправную девушку. Если говорить проще: невольницу, рабыню, товар. И он принадлежит мне, Джеймс. И всегда принадлежал, и до тех дней, когда вы скрывались в библиотеке, и после. А теперь ответь на мой вопрос снова: она нужна тебе? Если да, то освободи ее прямо сейчас, и забирай. Я не стану тебе мешать, – спокойно заканчивает свою тираду Мак, продолжая говорить все это с таким превосходством, что меня снова и снова бросает в дрожь.

Идиот. Конечно, Джек освободит меня… он меня любит и теперь я в нем уверена. Вскоре этот кошмар с пленением будет позади, я навсегда забуду о Карлайле, а эта жуткая ситуация еще больше сблизит меня с Джеймсом.

Макколэй

Я никогда не видел Джеймса Грейсона таким. Как только он вошел в основную комнату для проведения шоу «Связанные чувства», и увидел свою загнанную в плети птичку, все в нем изменилось, и я мгновенно почувствовал волну исходящей от него ярости, так похожую на ту, что сейчас бушует внутри меня. Разница лишь в том, что какой бы шторм не царил внутри, я никогда не позволю заглянуть всем им дальше, чем за поверхность его глубин. А на поверхности – либо безмятежные волны, либо корка льда, а порой и целый айсберг.

Идеальные черты лица лучшего друга исказились в зверином оскале, а взгляд метал молнии, то на меня, то на всех присутствующих, что с упоением рассматривали Кэндис.

Но больше всего меня забавляли волны облегчения, счастья и надежды, исходящие от Грейсона. Глупец, он действительно неравнодушен к этой девчонке. И даже его слова, сказанные на эмоциях, самая, что ни на есть правда.

Он влюблен в Кэнди, и его чувства могли бы стать такими сильными… на какие я, не способен.

Такие, какие ей и не снились.