– Тебе придется поверить, если не хочешь до конца жизни получать ее по кусочкам. Где бы ты ни была, мы найдем способ доставить тебе Элисон. Точнее то, что от нее останется, – в эту секунду мой желудок сдавливает болезненный спазм, и его содержимое в виде желчи скапливается у меня во рту. Мерзость и ужас. Все, что чувствую сейчас… страх. Неприятие.
– Я сделаю все, для того, чтобы твоя жизнь была прекрасной и свободной. Но каждый день ты будешь помнить, что ты не спасла ее, в то время как у тебя была такая возможность. Наивысшее страдание для твоей души. Бесконечная матрица ада… – Палач начинает что-то бессвязно шептать, или это я уже не понимаю и не слышу, о чем он говорит.
Он безумен.
Совершенно безумен.
И я, я тоже…
– Я понимаю, тебе нужны доказательства, Кэн. Посмотри на экран, – словно сквозь вату слышу я, и пытаюсь разглядеть девушку на появившейся передо мной голограмме. – Это Эли. И если ты думаешь, что ты живешь в неволе, ты ошибаешься. Посмотри, как проходят ее будни, – я начинаю терять сознание, потому что то, что показывает мне голограмма – невыносимо.
– Вколите ей «Эйфорию». И оставьте в стриптиз-клубе, предварительно переодев в платье. Посмотрим, насколько сильно, эмоции взяли над ним верх и как быстро он прибежит за ней, – последнее, что я слышу и тут же забываю, проваливаясь в сон.
Макколэй
– У каждого есть свое предназначение, Мак, – мне снова снится отец и наш с ним общий урок. Воспоминание.
– И каково мое, отец?
– Ты Творец, Макколэй. Ты им был даже до операции. Выращивал кристаллы. Пойми, ты не был глупым или другим, или…
– Не надо.
– Просто ты жил в своем мире.
– Понятно. И ты решил меня оттуда достать.
– Ты помнишь что-нибудь о своей прежней реальности, Мак? Как воспринимал мир до операции?
– Иначе, – я был немногословен. Я бы не смог объяснить отцу, как воспринимал мир. Я его вообще не воспринимал. Будто находился в другом месте.
– Мне ты можешь открыться, Мак. Ты же знаешь, что я не хочу тебе зла. Ты очень…
– Я важен тебе, потому что я – доказательство твоей «гениальности», – заканчиваю я за него, и отец мрачнеет, решив перевести тему.
– Итак, поговорим, о том, что сейчас. Что ты видишь?
– Я вижу, как материя меняется, в зависимости от фокуса моего внимания.
– Чип…
– Чип тут не причем, папа. Ты что-то от меня скрываешь. С этим миром что-то не так.
– Глупости, Макколэй. Что может быть не так с этим миром?
– Я не буду отвечать. Мне нужно все обдумать еще раз.
– Нет, давай обсудим, Мак. Что тебя напрягает?
– Я не хочу быть тем, кто играет в игру. Я хочу быть тем, кто ее создает, – бормочу под нос я, поворачивая в руке грани головоломки, подаренной отцом. Так тяжело с ней расстаться. – И я умею это делать. Но в этом нет смысла, потому что я ничего не чувствую по-настоящему. Я лишь могу убедить себя или тебя, что испытываю ту или иную эмоцию. Все так пресно и поверхностно. Это все равно, что играть в старую, надоевшую игру… радости не приносит, но дойти до конца – уже принцип. Привычка. Программа.
– В чем тогда смысл для тебя, Макколэй? В чем ты думаешь найдешь его?
Я улыбнулся, но ничего не ответил. Вслух.