Тьма начинает рассеиваться, открывая собравшихся людей не в самом приглядном для меня свете. Хорошо, что я не видела этих осуждающих, полных пренебрежения и отвращения взглядов, когда танцевала. Я сажусь на пол, и, обняв колени руками, смотрю в одну точку, пока толпа Элитов бурно обсуждает мой танец и поливает меня и его грязью. Они возмущены всем: от моего «костюма Евы», в котором они увидели пошлость, до самой хореографии, в которой увидели «порно» и «БДСМ» контекст. Не знаю, было ли в моих движениях что-то неприличное извращенное, со стороны я себя не видела, и творила так, как просила душа… но они увидели то, что хотели увидеть.
Свое отражение?
Мне все это неважно, я просто хочу раствориться, исчезнуть прямо на сцене. Потому что, какой бы сильной я ни была, какой бы самодостаточной не притворялась, мне все равно больно принимать плевки и камни в свою сторону. Ледяные иглы впиваются в сердце, и я кусаю губы, пытаясь удержать истошный и надрывный крик, рвущийся из груди. Я хочу остаться одна…
Так больно мне не было даже, когда Мак связал меня в той жуткой комнате. Вот сейчас, он действительно вывернул все нутро наизнанку и позволил этому Элитному «стаду» табуном пройтись по моей душе.
Проходит немного времени, и Элиты переключаются с обсуждения постановки и моего танца на свои темы, и покидают зал.
Мне хочется потерять сознание прямо здесь, чтобы не чувствовать, не слышать, не видеть… поборов онемение в теле, я встаю, и на дрожащих ногах, бегу за кулисы, не замечая ничего и никого вокруг. Пока не врезаюсь в чью-то сильную грудь, едва не разбив себе нос. Мужчина хватает меня за предплечья, пока я, зажмурив веки, начинаю вырываться и кричать.
– Отпусти меня. Ублюдок. В тебе нет ни капли человечности… – срываясь, всхлипываю я, глотая соленые и горячие слезы, из-за которых не вижу ничего вокруг, даже когда открываю глаза.
– Кэн, это я… тише, детка. Успокойся. Все хорошо, – знакомый, но немного забытый голос, от которого сжимается солнечное сплетение. Сердце пропускает удар, а потом начинает с удвоенной силой колотить по ребрам. Джеймс. Это он. Что происходит?
– Убери от меня свои руки, – шиплю я, пытаясь избавиться от прикосновений мужчины.
Я никогда его не прощу.
Даже если падет передо мной на колени и подстелет небо под ноги. Он хуже Карлайла, хотя бы потому, что Макколэй никогда не строил из себя влюбленного в меня «принца». Но с Джеймсом… мы были вместе. И пусть я тоже не была с ним достаточно искренна, он все равно останется главным разочарованием в моей жизни.
– Отпусти, я сказала.
– Я хочу поговорить, Кэн… – сквозь пелену слез, замечаю обеспокоенный взгляд голубых глаз. Совсем не похожий на тот, что я видела в последний раз. Долго тренировался, интересно?
– Я же грязь, Грейсон. Для тебя и твоей чокнутой элитарной семьи. Убирайся… никого не хочу видеть. Никого, – я знаю, что сейчас недалеко ушла от типичной истерички, но в такие моменты, трудно сохранять спокойствие и «держать лицо».
– Нам нужно поговорить, детка, – Грейсон пытается меня обнять и прижать к себе, и все внутри меня кипит от возмущения и отвращения.
– А я не хочу, – и наконец, я освобождаюсь из плена его рук. Точнее меня освобождают. Тяжело дыша, и, распахнув веки, я наблюдаю за тем, как Карлайл держит за локоть Джеймса, но смотрит мне прямо в глаза. – Поздно, Джек. Эта девочка не прощает ошибки, – одним из своих без эмоциональных и механических голосов произносит Макколэй. И чуть более интимно добавляет: –
Несколько секунд уходят у меня на изучение двоих «друзей», стоящих бок о бок. Они такие разные. Губы Джеймса сжимаются в тонкую линию, и все эмоции читаются на его лице: и сдерживаемый гнев, и раздражение, и типично снисходительный взгляд, присущий всем Грейсонам…
Макколэй же, как всегда: человек – скала. А так он ведет себя только тогда, когда точно уверен в том, что ситуация под его четким контролем. То есть в 99, 9 процентов случаев.
– Мак, что с тобой произошло? Зачем ты устроил этот спектакль? – скрестив руки на груди, Джеймс поворачивается к Макколэю, бросая на него испепеляющий исподлобья взгляд. Я не намерена наблюдать этот эпичный «бой титанов», можно мне уйти?
Но предостерегающий взгляд наблюдающего в стороне Роберта кричит мне о том, что бежать мне некуда.
– Зачем тебе понадобилась Кэндис? Объяснишь?
– Тебе стоило спросить об этом месяц назад. Ты опоздал. К слову, я просто забочусь о ней. Она еще не достигла совершеннолетия. Кэндис живет у меня, и получает все, что ты не смог ей дать: заботу, безопасность, опору. Поэтому, свободен, – ультимативно заявляет Мак, слегка приподнимая одну бровь.
Я начинаю задыхаться от переизбытка эмоций и слов, которые не смею произнести. Не хватало еще того, чтобы он снова заткнул меня дозой снотворного или еще чем похуже…
– Ты забываешься, Карлайл, – Грейсон поправляет галстук, в его голосе звенит неприкрытая угроза. – Я намерен прекратить твои издевательства над девушкой.