Энергоблок

Притащили со склада новые выемные части. Приступили к установке…

Звонок от Шаронкина:

— Владим Иваныч! Салютик, физкультпривет и наше вам! Довожу до сведения… Вопреки и супротив… Но ничего не могу сделать… С разрешения Алимова и при поддержке тяжелой артиллерии, то бишь Торбина, приступаю к гидровыгрузке ионообменных смол из фильтров байпасной очистки в те самые двадцатипятикубовые емкости… Ничего не могу сделать… Смола насытилась. Активность — невмоготу… Наше вам! Прошу дозиметриста… Срочно!..

У Палина сдавило в груди. Опалило гневом при мысли о Торбине.

«Но отвечаю я… Сброс радиоактивных смол на узел десорбирующих растворов превратит в нерабочие сразу три больших помещения и очень людный коридор на отметке минус пять и восемь… Но… Пока делать нечего… Пойдет Проклов. Матрос с атомной подлодки. Служил в реакторном отсеке. Трюмный. Очень основателен. Сказал, никуда теперь не пойдет. На атомном деле и подохну, говорит… Последний анализ — кровь в норме…»

Вызвал Проклова. Приказ:

— Оформить допуск. Организовать саншлюзы — противни с мешковиной и контактом Петрова. Знаки радиационной опасности. Обход радиоактивно опасных помещений. Производство работ только по бланку переключений, подписанному начальником смены АЭС и Шаронкиным…

Проклов ушел. Палин подумал, что здесь можно пока быть спокойным.

Позвонил на блочный щит управления. Там уже начали подъем мощности. Пока на естественной циркуляции и до десяти процентов от номинала. Замначсмены говорит, что Алимов и Торбин почти непрерывно на проводе. Торопят. Работы по главным циркуляционным насосам будут завершены к утру. Будут ждать насосы на режиме естественной циркуляции.

Палин пошел в обход по электростанции. Через коридор деаэраторной этажерки прошел в машзал. Кругом полно народу. Особенно на отметке дистанционных приводов арматуры. Эксплуатационники вручную крутят задвижки. Выставляют в исходное положение. Кое-где есть маховики. Но в основном крутят гаечными ключами, нарощенными газовой трубой. Лица красные, потные.

Крутят давно. Крутить еще долго, не менее трех часов…

В машзале прохладно. Пахнет холодным железом и пластикатом. Еще сыростью. Несет с низовых отметок. Слышен лязг железа.

Спустился на нулевую отметку в бокс конденсатоочистки. Завершают загрузку в фильтры ионообменных смол. Загружают прямо через люки, индивидуально в каждый фильтр. Гидрозагрузка не отлажена. В боксе холодно. На желтом пластикатовом полу лужи черной воды. Эксплуатационники тащат мешки смолы на плечах. Слышен мат. Туда-сюда носится Шаронкин.

— Наше вам, дозиметрия! — слышит Палин голос Шаронкина. — Тут еще чисто. Делать нечего…

Слышен скрип открываемой арматуры, гром каблуков по металлической рифленке металлоконструкций.

Обошел машзал по нулевой отметке. У маслоохладителей турбины лужи масла. Машинист разбрасывает на лужи ветошь, притаптывает ногами. Потом, наклонившись, размашисто подтирает пятно. Работает центрифуга. Пахнет несколько едковато парами разогретого турбинного масла.

«Будущие опасные точки, — думает Палин. — Трудно сказать, где они… Но машзал живет…»

Палин прошел в блок спецхимии. Тут, что называется, конь не валялся. Кругом пахнет холодным металлом оборудования, монтажной пылью. По-настоящему здесь работают только второй день. Визжат наждачные машинки. Искры. Запах сгоревшего железа и першащий — от наждачного круга. Лязг, грохот кранов, выкрики, голубые вспышки и запах сварки.

Палин раздумчиво смотрит на все это и думает, что вот как все вышло. Он между этим блоком спецхимии и Торбиным, как в клещах. А эта «черная труба» — словно дамоклов меч над его проснувшейся совестью…

Прошел в реакторный зал. Тепло. Шуршащий шум. В разных местах застыли кран и перегрузочная машина. Вскрыты люки бассейна выдержки отработавших кассет. Взмокший слесарь сверлит электродрелью дырки в коробах верхней биозащиты реактора. Вчера в этих коробах, заполненных спецбетоном, было три мощных хлопка. Нержавейка вспучилась. В спецбетоне есть кристаллизационная вода. Под обстрелом нейтронами образуется гремучая смесь. Дырки для вентиляции.

На противоположной стене, на стенде свежего топлива, висят длинные семиметровые колбаски урановых кассет и стержней системы управления защитой реактора. Весь зал окрашен бежевой эпоксидкой, краны — в бордовый цвет. Балки перекрытий — голубые. Душноватый запах. Временами истерично взвизгивает дрель. Слышен шуршащий шум реактора…

Палин посмотрел на часы — девять вечера. Пора домой.

Выйдя на улицу, в окне кабинета директора увидел расхаживающего взад и вперед, жестикулирующего и что-то говорящего Торбина. Поймал себя на том, что думает о нем как о начальнике главка, хотя внутренне уже не считал его таковым. Что-то в глубине екнуло. Суеверное и лакейское…

— Ладно, Сергуня, — прошептал Палин, матерно выругался и ускорил шаг.