Энергоблок

— Ну, здесь ты перегнул. Пускали и не такие объекты…

— Нет, такие не пускали. Этот первый.

— Еще?

— Еще… Будем пускать, что еще… Будем пускать… — Следующий, — попросил Торбин.

— Начальник турбинного цеха Дрозд.

— Дрозд? — переспросил Торбин.

— Дрозд…

— Ну хорошо, товарищ Дрозд, мы вас слушаем.

— Только что доложили шеф-монтеры, — с некоторым волнением в голосе начал Дрозд, — регулятор скорости и стопорно-дроссельный клапан отлажены. Машина к пуску готова… В остальном по персоналу и арматуре те же замечания. Не знаю, как химики будут загружать смолой фильтры конденсатоочистки… Задвижки там диаметром восемьсот миллиметров… Вручную крутить шесть часов каждую, а их сорок…

Торбин вновь занял вольную позу, забарабанил пальцами по столу.

— Но… самое страшное — будем пускаться без автоматики. Ни один автоматический регулятор не налажен…

— Где вы работали раньше? — спросил Торбин. Дрозд заморгал глазами. После продолжительной паузы ответил:

— На ТЭЦ…

— Атомных станций не знаете?

— Нет…

— Хорошо, следующий.

— Начальник радиационно-химического цеха Шаронкин.

Торбин снова глянул в потолок.

— Бомбу варил?

— Варил бомбашку, а как же… Было дело под Полтавой… Варили бомбашку, хе-хе…

«Понесло», — подумал Палин.

— Серьезней! — прервал Торбин.

— А что серьезней?! — Наплывы кожи на лице Шаронкина налились алой кровью. — Что серьезней? Блок спецхимии монтажом не готов.

— Ну и что? — Торбин смотрел на него строго, во все глаза. И вдруг взвился: — Что это вы из себя юродивого строите?! Говорите, куда будете девать дебалансную воду?! Кто будет «варить» воду?

— Не знаю… — Шаронкин усиленно вертел головой, явно вызывая раздражение Торбина. — Блок монтажом не готов, и этим все сказано.

— Почему так непозволительно затянулся монтаж? — обратился Торбин к Алимову и Мошкину, но Шаронкин, перестав вдруг вертеть головой, упредил ответ главного инженера:

— Поздно, слишком поздно поставлено оборудование, Сергей Михайлович…

— Кто виноват?

Шаронкин перешел в наступление:

— Кстати сказать, ваш предшественник, замминистра Мармонов, вплотную занимался этим вопросом… И на этом самом стуле… умер, ведя, как и вы сейчас, заседание штаба…

На мгновение в конференц-зале наступила тягостная тишина.

— Что вы мне зубы заговариваете?! — Торбин впервые покраснел, но нашелся. — Я умирать не собираюсь… А вы ведете себя нагловато… Хотите показать, что никого и ничего не боитесь? Анархист?.. Не советую… — И обратился к Мошкину: — Что сделано для организации слива дебалансных вод?

Мошкин повернул голову к Алимову. Тот вскочил как ужаленный.

— Сергей Михайлович, все предусмотрено, все предусмотрено… От блока к морю протянули трубу-четырехсотку. И от насосной техводоснабжения тоже. Будем разбавлять активные сбросы до минус девятой и в море… Все предусмотрено…

Торбин, подперев рукой подбородок, навалившись грудью на стол и несколько запрокинув голову, внимательно и с интересом смотрел на Алимова. В глазах его попеременно сквозили то сочувствие, то легкое недоверие.

— Скажите, — прервал он Алимова, — а согласующая подпись саннадзора на сброс есть?

— Нет, — ответил Алимов, — но будет. По телефону договоренность имеется…

— Оказывается, вопрос решен, — повернулся Торбин к Шаронкину. И хотел еще что-то сказать, но Палин прервал его:

— Нет! Вопрос не решен. — Палин встал, громко отодвинув стул. Сердце колотилось. От волнения острее ощутил неприятный запах паласа.

Теперь стояли двое: Алимов и Палин. Торбин снова небрежно помахал туда-сюда ладонью и ехидно спросил, почти пропел:

— Может, кто-нибудь один?..

Палин стоял и удивлялся себе, своему состоянию. Еще каких-нибудь несколько дней назад он с известной робостью входил в кабинет к Алимову или Мошкину. Теперь же стоит перед начальником главного управления, полный решимости высказаться до конца. И ничего… Вот ведь как вышло… Черная труба все перевернула в душе. И впервые в нем появилось чувство хозяина. Чувство ответственности не только за порученный участок работы, но и за всю родную землю, и за людей, живущих на этой земле… И так должно быть в каждом человеке…

Серые глаза его возбужденно блестели. Светлый чуб съехал на лоб. Волна волос на затылке, над воротником, вздыбилась. Он ощутил легкую стесненность дыхания и, в упор глядя Торбину в самое дно глаз, твердо, даже с угрозой сказал:

— Говорить буду я!

Алимов сделал какой-то протестующий дугообразный нырок головой и, налившись багровой кровью, сел, возмущенно глядя на Палина.

Палин еще некоторое время открыто смотрел в глаза Торбину, пытаясь уловить и в глазах, и в лице его хотя бы малейшую мимолетную тень или движение мускула от узнавания его, Палина. Вместе ведь работали в одной смене и на одном заводе целых два года. Но тщетно… Глаза и лицо Торбина мертво застыли…

«Ничего… — зло подумал Палин. — Сдеру я с твоей морды маску…»

— Я вас слушаю, — холодно сказал Торбин. На лице не дрогнул ни один мускул. — Слушаю…