Энергоблок

И вот теперь она, Сонечка, милая белокурая Березка, которую он сразу и на всю жизнь полюбил тогда, с обостренным чувством опасности пытается таким вот своеобразным бабьим способом выручить его, Палина, своего мужа, уберечь семью, гнездышко свое…

У Палина сжалось сердце. Он встал, обнял ее за плечи.

– Успокойся, Сонечка, прошу тебя!

Майор тоже встал и со смущенным выражением на лице вышел из-за стола.

– Не надо так переживать… Не надо, прошу вас, успокойтесь…

– Что мне делать? – довольно грубо спросил Палин майора, держа всхлипывающую Соню под руку. – Отсидеть пятнадцать суток или штраф?..

По лицу майора пробежала тень, но он сдержался и, глядя на Палина несколько задумчиво, сказал:

– Вы все же пройдите в исполком… – и, заколебавшись, добавил: – А об остальном после… Потом… Зайдете завтра…

Он проводил их до двери, плотно закрыл ее за ними, и лицо его сразу приняло откровенно озабоченное выражение. Подумал вдруг, что зря «клюнул» на это место и переехал так близко к атому. Оказывается… И его вдруг не на шутку охватило серьезное беспокойство за детей своих…

6

Майор Дронов в задумчивости стоял у зарешеченного окна. Тревога не проходила. Смотрел сквозь решетку на маленький заброшенный внутренний дворик, окаймленный П-образным зданием милиции и глухим деревянным забором.

Взгляд Дронова метался по замкнутому пространству двора, упираясь то в деревянные стены здания, обшитого ссохшейся от времени доской с шелушащейся белесоватой синей краской, то в забор, как-то неровно просевший на грунте, то скользил по прибитой дождями нехоженной рябоватой корке подсохшей пыли…

– Да-а… – сказал он тягуче, отмечая какое-то странно незнакомое звучание своего голоса. Ему стало неуютно. Передернул плечами. – Задумаешься тут… – снова сказал он, будто не своим, сдавленным голосом.

В дверь постучали. Майор вздрогнул. Энергично прошел к столу.

– Войдите!

Вошел директор атомной электростанции Мошкин. Неуверенно затоптался у дверей. В огромных черных глазах его блуждало удивление. Похоже, он не находил здесь того, кого хотел увидеть.

Дронов узнал директора АЭС. Он весь как бы метнулся навстречу большому начальнику, первому человеку в городе, который оказал ему честь, и вот теперь стоит на пороге и смущенно топчется. Где-то в глубине сознания у майора все же мелькнуло: «Все правильно… Советскую исполнительную власть представляем мы…»

Но внешне Дронов порозовел. На лице готовность, напряженность. Руки невольно забегали по столу, наводя еще больший порядок. Он несколько раз как-то дернулся плотным корпусом в сторону Мошкина и, наконец, совладав с собой, густо-красный лицом, сдавленным голосом попросил, указывая рукой на стул:

– Прошу вас, товарищ Мошкин, садитесь. – И подчеркнул – Рад видеть вас у себя в гостях!

Мошкин все еще смущенно стоял у двери. Ему очень хотелось узнать, куда подевался Палин. В душе, в груди своей он все еще ощущал неприятный холод, сдавленность, отдаленно напоминающую боль.

Торбин был с ним враждебно сдержан после инцидента, чаще обычного груб. Прямо не говорил, но всем видом своим, неожиданно изменившимся отношением давал понять, что он, Мошкин, перебрал, поторопился с милицией. Дал волю эмоциям… Не подумал…

И тогда Мошкин понял, угадал тайное желание, приказ начальника главка. «Уладить! Замять!..»

Поняв это, не стал звать водителя. Сам сел в «Волгу» и подкатил к милиции…

– Прошу вас! – уже свободней и радушней пригласил Дронов. В глазах его сияли радостно-смущенные искорки. – Чему обязан, товарищ Мошкин?..

Директор вдруг свободно прошел и остановился у стола майора. Сел вторым.

– Чем могу быть полезен? – повторил вопрос Дронов, ощущая напряжение во всем теле и подергивая плечами, словно бы пытаясь плотнее вписаться в мундир.

Мошкин смущенно засмеялся, то опуская, то поднимая голову. От неловкости, непривычности состояния, которое он испытывал, глаза налились кровью. Он все еще не знал, как начать, где-то глубоко в себе чертыхаясь, проклиная и неожиданную напасть, и своего всегда предельно исполнительного и дисциплинированного начальника отдела радиационной безопасности, и, главное теперь, необходимость просить милицию. И это перед самым пуском. Последним его пуском, который он сам себе определил как последний… Лебединая песня… А там – пенсия… Смерть…

Мошкин устало поднял голову. Огромные черные глаза. Печальные. Это не глаза директора сверхмощной атомной электростанции. Глаза уставшего старого человека. Очень старого… Наконец, спрашивает. Голос глухой:

– Товарищ майор… Я, собственно… Поговорить надо…

– Пожалуйста, пожалуйста… – торопливо и вежливо сказал Дронов, еще теснее прижимаясь животом к столешнице и как-то угодливо наклонившись вперед. – Я весь – внимание…

– А Палин-то, что… ушел?.. – спросил вдруг Мошкин, оглядываясь по сторонам, словно бы ища Палина.

– Уш-шел… – сказал майор как-то неуверенно.

– Видите ли, товарищ майор… – Мошкин опустил глаза. – Мы, наверное, слегка поторопились… Заварили кашу…