Энергоблок

— Не кашу, но добрый борщок! — сказал Палин и как-то виновато рассмеялся, подошел к жене, обнял за плечи и, чувствуя ее отчужденность и неприятие, подумал с грустью, что стронуть с места теперь эту некогда очень хрупкую женщину весьма нелегко. И снова жгучее чувство вины перед нею заполнило душу.

— Но пойми же, милая Сонечка, сколько лет прошло, а мы снова... Стоим у колодца и полон рот слюны... Эх, если бы слюны!.. Не плюй в колодец — пригодится воды напиться!

Под испытующим, оценивающим взглядом жены ощущение виноватости не проходило...

— Эх, Вова... — Соня покачала головой. — Подумай. У меня диабет... Облучена... Сашке вон шестой годок только... Тебе сорок три...

Палин увидел, как щелочки между подушечками век наполнились слезами, потом слезы враз сорвались и непрерывными струйками сбежали по бледным щекам на цветастый шелковый халат. Он прижал голову жены к себе, ощутил кожей горячее дыхание.

— Успокойся, Сонечка... Прошу тебя... Ну что ты?.. — У него тоскливо захолодело в груди. — Пойми же, Софьюшка... Советскую ведь власть обманываем... Ну?.. Сколь же можно еще лить-то безнаказанно?..

— Лить?! — Соня в волнении разомкнула подушечки-веки, и откуда-то со дна конических ямок-глазниц на Палина изумленно посмотрели обильно промытые слезами и, казалось, совсем обесцветившиеся миндалевидные глаза. — И пусть себе льют!..

Но выражение глаз ее было красноречивее слов: «Господи! И что ей сделается?! И пусть себе льется... Пускай себе, Володя... Неужто неясно тебе?.. Вся эта жизнь... А?..»

— Советскую власть... — простонала Соня. — Да она, будь здоров, аккурат без тебя обойдется... Ты свое дело сделал... Что ты о власти печешься?.. Ты о семье думай... Жена — диабетик. Облучена. Сашке шестой годок...

Она снова заплакала.

— И на кой черт я связала с тобой свою молодую жизнь?! Какие парни вертелись, проходу не давали!.. А я... За этого вечного дозика пошла... Что я за тобой приобрела?.. А?..

— Ну, успокойся, чудушка ты, ну... — ласково сказал Палин и взял руками ее лицо. — У нас, атомщиков, у всех одно на роду написано — тяжкий труд да ранняя смерть... Так что, не проиграла особо... А что, плохо мы жили по молодости? Вспомни, Софьюшка, не гневи бога...

— А я за атомщика, может, и не пошла бы...

— А за кого же?

— И не знаю даже, за кого другого, кроме как не за тебя...

— Ну вот. И я про то же самое... — Палин ласково рассмеялся. — А что касается Советской власти, то я вот чую, что именно сегодня ей надобен особо... И, может быть, более никогда не сгожусь... Я это будто сейчас только понял, Софьюшка...

Она перестала плакать, притихла.

— Ну как ее можно продолжать обманывать, если я доподлинно понял, что обман был, есть и продолжает быть в некотором роде?.. Не могу я... Ведь только я и знаю об этом... Нет... До меня только теперь дошло это... Вот что... Знают многие, но дошло только до меня... Я должен что-то делать...

— Что же? — спросила она, окончательно успокоившись, и внимательно посмотрела на Палина.

— Не знаю. Ну, положим... Написать все подробно в ЦК, например. Но... Оттуда все уйдет в наше министерство. То есть вернется сюда... Круг замкнется. Долгая история... Это на самый крайний случай, когда сам ничего не сумею... Крик души, так сказать... Сегодня решение принято. С отсутствием моей подписи не считаются. Вода польется. Грязная. Очень грязная... Понимаешь?! Ее разбавят, и в море уйдет минус девятая степень. Мне не к чему придраться. Формально... Они воспользовались двусмысленностью «Норм радиационной безопасности» в этом пункте. А ведь могут пойти и долгоживущие осколки с периодом полураспада в десятки и сотни лет, в конце концов, комочки высокорадиоактивной грязи, которую не разбавишь, не размоешь. Вот в чем фокус... Но Алимову и Торбину важно выиграть время, пустить блок, а там... Победителей не судят...

— Тебе же придется уходить, Вова... — сказала Соня. — Только пообвыкли на новом месте...

— Никуда я отсюда не уеду! Понимаешь?! — Он стукнул себя кулаком по груди. — Я здесь навсегда! Здесь и помирать будем... Но совесть должна быть чиста, вот в чем фокус... С годами это понимаешь все больше...

— Ты правду сказал? — глаза Сони потеплели.

— Истинный крест! — побожился Палин и рассмеялся, показав крепкие, плотно пригнанные белые зубы.

Он ощутил вдруг усталость и спросил:

— Можно я пройдусь, Соня? Что-то голова загудела... До гаража... Может, промчусь немного по пустой дороге...

— Ну иди... — Она встала и, уходя из комнаты, вздохнула: — Ох, и зачем тебе вся эта забота?.. Ты здоровый, Вовка. Ох, какой здоровый... Подпалишь ты всех нас, Палин, и сгорим мы голубым атомным огонечком. — Она невесело рассмеялась. — Иди уж...