Энергеты всех стран, соединяйтесь!

– Где тут ошибка? – Зайцева презрительно скривилась и ткнула в меня толстым пальцем. – Вы посмотрите на него!!! Пришел на важнейшее комсомольское собрание и сидит как… как… как барин!

– Тогда уж как босяк, – поправил я косноязычную девицу, привыкшую говорить лозунгами. – И какая разница, как я сижу, если вы все решили еще до того, как я рот открыл?

– А ты считаешь, что достоин того, чтобы тебе давали слово? – снова взглянула на меня Ирина Олеговна, словно помоями облила. – Преступникам и невеждам не место в нашем советском государстве!!!

– Вы бы со словами были поосторожнее, а то так и сесть можно, – мило улыбнулся я. – Вы хоть понимаете, на кого сейчас прыгнули?

– Семен! – хлопнула рукой по столу Яковлева. – Не хами!

– Угомонись, Чобот, – лениво поддержал ее Виталий Чернов, комсорг одиннадцатого «А», где учился Хомяк, впрочем, не отрывая глаз от Сикорской. – То есть Чеботарев.

– Я бы на вашем месте не мне рот затыкал, а думал, как за соучастие не загреметь. – Я пожал плечами. – Потому что уважаемый представитель райкома комсомола только что заявила, что в Союзе Советских Социалистических Республик нет места для товарища Сталина.

– Ч-кх-го?! – Вот теперь всех проняло, и на меня уставились девять пар обалдевших глаз. – Чобот, ты чего несешь?!!

– Понимаешь, Роман, – повернулся я к полностью обалдевшему Еремину. – Если взять учебник истории и прочитать о молодости Иосифа Виссарионовича, то там черным по белому будет написано, что в свое время вождь не смог поступить в духовное училище, потому что не хватало знания русского языка. А из семинарии его исключили за неявку на экзамен. То бишь он вполне может быть причислен к тем самым невеждам, которым в Союзе не место. А кроме того, прекрасно известно, что в свое время и Ленин, и Сталин не брезговали экспроприациями, хоть сами в них и не участвовали. А уголовный кодекс, что советский, что имперский, толкует это одинаково – разбойное нападение, совершенное группой лиц по предварительному сговору. И не надо мне говорить, что это были деньги исключительно буржуев. Да, они пошли на благое дело, дело революции! Но это не меняет самого факта преступления.

– То есть ты пытаешься сказать… – немного пришла в себя Зайцева, но все равно не могла выразить мысль ясно, да я и не дал, легко перебив ее:

– Я пытаюсь сказать, что за каждым, даже самым великим человеком, могут водиться не самые благовидные деяния. – И демонстративно закинул ногу на ногу. – Революцию не сделать в белых перчатках, это понятно. Так что лично я уважаю риск, на который шли товарищи, тот же Камо, например. Но он четко понимал, что делает, и в итоге был арестован, бежал, был снова арестован и приговорен к четырем смертям. Не за революционную деятельность, а именно за экспроприации, а говоря юридическим языком, за разбой. Делает это его плохим коммунистом? Категорически нет! Делает ли мое прошлое меня недостойным звания комсомольца? Тут сложный вопрос, однако есть нюанс. На самом деле вы вообще не с того начали, и сегодняшнее решение ко мне как таковому никакого отношения не имеет.

– Погоди, Чеботарев, погоди! – схватилась за голову Яковлева. – Ты меня совсем запутал! Что значит не имеет?!

– Да на самом деле все просто, – я мягко улыбнулся. – Ведь, рассматривая мою кандидатуру, на самом деле вы решаете судьбу всего комсомольского движения в нашей школе. А может, и гораздо шире. Будет ли оно достойно продолжаться или превратится в полную профанацию.

– А ты не много на себя берешь?! – зло сощурилась окончательно пришедшая в себя райкомщица. – Кто ты вообще такой, чтобы обсуждать личность товарища Сталина?! Как смеешь…

– Я гражданин Страны Советов, – я снова перебил ее, без улыбки уставившись прямо в глаза тяжелым взглядом. – Обладатель полноты власти в нашем государстве, если вы не забыли принцип демократического централизма и о социальнополитическом единстве общества.

– Лишь коммунистическая партия является… – попыталась было вставить слово работница райкома комсомола, но я снова ее прервал: