Энджелл, Перл и Маленький Божок

— Ее здесь нет, мистер Энджелл. Она на прошлой неделе легла в клинику.

— Вы мне об этом не сообщили.

— Простите. Я был очень занят. Занят на тренировках. Готовлюсь к матчу в следующую пятницу.

— Как здоровье леди Воспер?

— Я ее видел вчера, мистер Энджелл. Ей ставили машину или что-то в этом роде.

— Искусственную почку?

— Вот-вот. Ей она не подошла. Она действительно тяжело больна.

Голос его непонятно изменился. В нем появилась излишняя вежливость с оттенком оскорбительной фамильярности.

— Что говорят доктора?

— Мне они ничего не говорят, мистер Энджелл. Я ведь всего-навсего шофер.

Энджелл что-то буркнул.

— Она хочет выписаться в субботу, но я посоветовал ей остаться там на недельку. Она хочет прийти на мой бой, понимаете, но я сказал, что все равно нельзя, если даже она и выйдет из больницы, потому что на этот раз это только для мужчин.

— Только для мужчин?

— В кафе «Руаяль». От Национального спортивного клуба. Все будет шикарно. В смокингах. Вы придете, мистер Энджелл?

— Нет.

— Это важный бой. Очень важный. Я боксирую с Гудфеллоу. В прошлом году он довел до конца бой с Уэскером. Так что это первый класс. Придете посмотреть на мою победу, мистер Энджелл? Мне победа обеспечена.

— Я не интересуюсь профессиональным боксом.

— Мне бы хотелось, чтобы вы пришли. Я вам здорово благодарен за то, что вы для меня сделали, мистер Энджелл. Честное слово. С тех пор как вы замолвили за меня словечко, у меня сразу дела пошли в гору. Точно.

— Я рад. — Энджелл повесил трубку.

Возможно, он ошибался, но у него уже бывали случаи, когда в голосе собеседника на другом конце провода слышались какие-то особенные интонации, выдававшие его чувства. Наглость или что-то другое? Пожалуй, посильнее. Или, возможно, просто торжество, торжество простого человека, который воображает, что наконец-то очутился на пути к успеху.

Он вернулся домой в 5.30, но Перл уже ушла, оставив записку: «Я испекла сдобные булочки. Вернусь около десяти». Он приготовил себе чай и с аппетитом умял пять булочек, а затем с виноватым видом разложил остальные на блюде так, чтобы она не заметила, сколько съедено.

Совсем как в школьные времена, когда Сильвейн однажды поймал его — он поедал пирожные; Энджелл, наклонись пониже, ах ты, прожорливый болван. Я тебя проучу, почему не делишься со старшими? Побои, ужас перед болью, безумный ужас перед болью. Вечно этот гложущий страх все три первых года его школьной жизни. Бесконечные наказания за опоздания на две минуты, за то, что он забыл тетради, за то, что рыгнул в церкви, за нечищеные ботинки. По прошествии этих трех лет, по мере того, как он переходил из класса в класс, становился больше и выше ростом, все стало налаживаться. Но и тогда… Несмотря на свой аппетит, он никогда не был толстым. Его не дразнили «пончиком». Тогда он больше всего страдал из-за своего имени. Энджелл. Как его только не называли: архангел Гавриил, святой Георгий и даже Люцифер — сокращенно Люци. Последнее прозвище пристало к нему надолго, и худшее было трудно придумать, потому что в представлении некоторых оно связывалось с женским полом. Его неприязнь ко всякого рода спортивным играм, отсутствие у него физической ловкости. Давай, Люци, вечно ты позади всех. Ну-ка, Люци, подбери свои юбки. Люци что-то куксится, должно быть, у него пришли месячные.

В школе он никогда не был хулиганом, не испытывал желания причинять кому бы то ни было боль, но на четвертый год обучения он ради самозащиты начал властвовать над остальными и запугивать их. Это возникло внезапно, когда его обуял приступ ярости против одного парня, пытавшегося продолжать прежние насмешки и издевательства: кончилось тем, что парню тому пришлось провести два дня в школьном изоляторе. Уилфред не меньше его нуждался в двухдневном отдыхе в постели, но сумел каким-то образом выстоять, и никто в классе на него не донес. Таким образом, он оказался на стороне преследователей — эта перемена произошла в течение всего нескольких дней. И тем не менее он считал, что нерешительность и страх, отравившие ему последующую жизнь, зародились еще тогда, в те три года, проведенные в Шерборне, когда формировался его характер. На эти три года он сваливал всю ответственность за свои недостатки и неполноценность.

Большинство из этих недостатков успешно с годами преодолены. А то, что связано было с его положением холостяка и что он старался возвысить в собственных глазах до уровня добродетели, этого больше не существовало. Благодаря его предусмотрительной женитьбе на Перл.