– Глянь, двое конников! – вскричал Пугачев и кивнул к востоку, где верстах в четырех от стана ленивой рысцой двигались всадники.
Чика живо поймал лошадь и без седла вмах полетел им напересек.
– Стой! Куда вы, ребята?
Оба казака остановились.
– Сайгаков промышлять едем. А ты откуль?
– А вот поворачивайте коней, айда к дымку. Там человек нас ждет.
– Кто такой?
– Великий государь Петр Федорыч, – крепко сказал Чика и, насупив брови, со строгостью взглянул на казаков.
Те изумились («откуда быть в степи государю»), но перечить не посмели, да и любопытство одолевало их.
Пугачев, завидя приближавшихся, быстро надел новые красные сапоги, медным гребнем расчесал волосы и бороду, разбросал ковром нарядный намет, положил шитую бисером подушку, сел и подбоченился левой рукой.
Не доезжая до него, всадники, вместе с Чикой, соскочили с лошадей, чинно приблизились к Пугачеву, низко поклонились ему.
– Ваше императорское величество! – браво гаркнул Чика, сдернув шапку с головы. – Дозвольте доложить! Это двое наших казаков, Чапов да Кочуров.
– Куда путь держите? – кивнул казакам Пугачев.
– Да вот сайгачишек пострелять собралися.
– Ну нет, други мои. Уж раз вы встретились со мной, так уж не уходите от меня. Я государь ваш… (Казаки переступили с ноги на ногу, переглянулись.) А ежели вы замыслите убежать, бойтесь… Как вступлю в городок, велю повесить вас.
Казаки с внутренней неохотой повиновались.
Вскоре приехал из городка Тимоха Мясников. Улучив минуту, Чика отвел его в сторону и поведал разговор свой с Пугачевым. Тот не особенно удивился, подумал и, таясь, сказал:
– Наше дело маленькое. Царь или не царь он – наплевать. Войско захочет, так и из грязи сделает князя.
– Проворства и способности, я примечаю, с избытком в нем. Опять же с норовом он, видать… Горазд люб он мне, – сказал Чика.
– А нам чего же боле надобно, – рассудительно промолвил краснощекий Мясников; он был предан начатому делу искренно и бескорыстно, стал деятелен, отважен и сноровист. – Мы его за царя сочтем. А уж он за это постарается для нас… Так ли, Чика?
– Так, Тимоха… Только, чур-чура, великая тайна это…
– Дурак ты какой… Башка-то у меня одна ведь.
После обеда Чика поехал на хутора Кожевниковых да Коновалова попросить снеди и палатку для царя. Утром, вместе с Чикой, в царскую ставку прибыли Сидор Кожевников (младший из братьев), старик Василий Коновалов и еще четыре казака. Разбили Пугачеву палатку, а сами, десять человек, жили под открытым небом с неделю. Впрочем, деловитый Мясников то и дело гонял в городок.
На другой день приехал Михайло Кожевников. Его сомнение в «батюшке» ловко разбил Чика. Теперь Михайло слепо верил, что Пугачев есть царь.
Емельян Иванович считал Михайлу Кожевникова человеком бывалым (в Питер ездил), для дела полезным и пригласил его в свою палатку.
– Не наезжали ль к тебе, Михайло, какие люди с розыском?
– Нет, батюшка, ваше величество, все благополучно. Когда же вы, батюшка, объявитесь?
– А когда войско на плавни соберется, тогда уж…
– Не знаю, батюшка, – подумав, сказал Михайло, – ведь туда старшины понаедут и казаки послушной стороны. Пожалуй, вас принять не согласятся.
– А тогда мы всех казаков послушной стороны перевяжем и со славой в городок войдем.
– А ведь там, в городке-то, Симонов комендант с регулярным войском да с пушками. Пожалуй, не допустит вас.
– Не допустит и не надобно. Тогда мимо пройду, на Русь пробираться стану.
– А с кем же на Русь-то пойдете?
– Так полагаю, люду разного огромно много пристанет ко мне. А ежели малое людство будет, скроюсь опять. Ведь мне не надлежало еще показываться год семь месяцев, да кровь печенками стала спекаться во мне, как увидел я на Руси, что народ-то простой терпит. Ах, бедные вы, несчастные детушки мои… Ведь не ради себя,
Так изложил Пугачев программу своих действий.
Приехал Иван Харчев поклониться государю полведром водки.
– Ежели бог допустит, мы, ваше величество, головы за вас положим и послужим вам… – сказал он.
– Благодарствую. Вы меня побережете, детушки, и я вас поберегу.
Морщась от дыма, расторопный Тимоха Мясников варил в овраге похлебку из баранины, мешал в котле крутую кашу с салом. Чика кромсал астраханские селедки, арбузы, хлеб, накрывал под деревом ужин прямо на земле.
За ужином Пугачев восседал на почетном месте. Он в набойчатой чистой рубахе и пестром халате – дар старика Василья Коновалова. Михайло Кожевников вытряхнул из торбы несколько оловянных чарок. А одну, серебряную, с орлом, купленную им в Питере, он подал Пугачеву.
– Ишь ты, государственная, – улыбаясь, сказал тот. – Благодарствую.