Бельмастый Караваев вначале слепо верил, что тот «великий человек», пред которым они с Кунишниковым в сарае Ереминой Курицы когда-то стояли на коленях и проливали слезы умиления, есть воистину надежа-государь. Но после осмотра «царских знаков» в его душу вломилось сомнение. Однако сейчас ему не хотелось откровенничать. Оглаживая волнистую бороду свою и недоверчиво поглядывая на Чику, он молчал.
– А знаешь что, Денис Иваныч, ведь мне «батюшка» – то наш открылся: ведь он не царь, а простой казак, – не моргнув глазом, ловко соврал плутоватый Чика, явно стараясь вызвать скрытного Караваева на откровенность.
К бородатому лицу Дениса Караваева прилила краска. Он подошел к окну, заглянул на улицу, заглянул под занавеску, не подслушивает ли их любопытная Варвара. Затем взволнованно положил Чике руку на плечо:
– Поклянись ты мне, Чика, что ни отцу с матерью, ни жене, ни чужим людям не станешь болтать?
– Вот тебе Христос, ей-богу нет, да что ты, Денис!
– Тогда слушай, – шумно передохнув и как бы прощаясь со сладким сновидением, решительно заговорил Денис Иванович Караваев. – Конешно, горько нам думать, что он не царь, а, допустим, донской казак. Ну и бог с ним. Пусть он вместо государя за нас заступит, а нам все едино, лишь бы в добре быть.
Глаза Чики заиграли, к бронзовым щекам тоже прилила густая краска.
– Так тому и быть! – крикнул он и с отчаяньем, с каким-то горьким удальством бросил шапку об пол. – Стало, так на роду написано нашему войску.
– А может, он и царь… Почем нам знать? – пытаясь озадачить Чику, задумчиво молвил Караваев.
– Нам хуч бы пес, абы яйца нес… – махнул рукой Чика.
«Царь он или не царь?» – ломал голову Зарубин-Чика. Он пробыл в Яицком городке несколько дней, ходил по базарам, прислушивался к голосу народному. Большинство казаков войсковой руки знали, что где-то вблизи городка скрывается государь, но относились к этому по-разному:
«Коли это подлинный царь, тогда раздумывать нечего. Коменданта со старшинами перевязать, и айда всем войском к батюшке. Ну, а ежели он подставной, тогда как? Часть войска примет, другая – не примет. Стало, опять усобица пойдет, опять кроволитье. А наша жизнь после мятежа и так вся вверх дном. Чегой-то, братцы, боязно… Сумнительство берет…»
И Чика и Мясников, ничего путем не сделав, ни с кем в городке не переговорив, а лишь наслушавшись сбивчивых базарных разговоров, явились на хутор братьев Кожевниковых.
Мясников привез государю сафьяновые сапоги, подушку под седло и хороший намет. Пугачев спросил, объявили ль они надежным людям о государе императоре. В ответ Чика с Мясниковым стали наперебой врать:
– Многим уважительным людям объявили, надежа-государь, и в городке и по зимовьям… Кои верят, а кои в сумнительстве. Мы твоим именем приказывали верным людям собираться по нашей повестке на речку Усиху.
– Ну ладно, увидим, что будет, – ответил Пугачев сурово.
Общим советом решено: здесь оставаться опасно, надо тотчас же уезжать на вершину речки Усихи, – отсюда двадцать, от Яицкого городка полсотни верст. Место там открытое, степное и безлюдное. А на кургане – высокое дерево, залезешь – все концы видать.
Ночью оседлали четырех коней и втроем поехали. Четвертый крепкой конь – заводной, в запас под Пугачева. «Батюшка» не толст, но тяжел и силен, редкая лошадь могла долго бежать под ним.
Новое место Пугачеву понравилось.
– Шибко караулистое место, дозорное, – похвалял он, – уж тут-то не сцапают нас врасплох.
Тимоха Мясников по приказу Пугачева снова уехал в городок за представителями войска. Чика остался с Пугачевым сам-друг. «Кто же, кто же он? Царь или не царь, царь или обормот дикой?» – неотступно мучило Чику. И вот, не выдержал, мысленно перекрестился, бухнул напрямки:
– Не прогневайся, батюшка, скажи-ка мне сущую правду, не утай: точный ли ты государь есть?
Пугачев по-страшному засверкал на Чику глазами. Но Чика не струсил, заложил руки за спину и на грозный взгляд Пугачева ответил наглым и смелым взглядом.
– Не стращай, батюшка, я не больно-то пуглив. А лучше откройся, ведь нас не много здесь, ведь двоечка только, ты да я. Мне вот Денис Караваев сказал…
– Что он, безумный, сказал тебе?
– А то и сказал, что ты донской казак, – ловил Пугачева нахрапистый Чика. – Уж не прогневайся, гостенек милай!
Пугачев затрясся, заорал:
– Врешь, дурак! Врешь, – плюнул и пошел быстрым шагом к речке.
– От людей-то, может, и утаишь, да от бога-то не утаишь! – закричал ему в спину Чика и поспешил за ним следом, чтоб разом кончить разговор.
Пугачев круто повернулся к Чике, тот остановился в трех шагах от него, посверкали друг на друга глазами, как обнаженными саблями.
– Я точный государь, Петр Федорыч. Всю правду говорю тебе со истиной.
А ты раб мой подначальный! – запальчиво прокричал Пугачев, ударяя себя кулаком в грудь.
Чика, всячески сдерживаясь, твердил свое: