— Вскорости после того прибыл от вас илецкий казак есаул Иван Шибаев, он привёз приказ двигаться мне под Магнитную крепость, а сам уехал обратно. Меня подзадержало с выступлением разлитие рек, все дороги рухнули. Довелось ждать. И вот получаю я от жителей Шайтанского завода известие, что Иван Шибаев в оном заводе хозяйский дом разграбил, у жителей лошадей и сёдла отобрал, почему я и послал следом за ним команду в сто человек поймать его и заковать. Прибыв и сам туда, я уведомился, что Иван Шибаев скован, что он послал на меня вашему величеству рапорт, будто бы я хочу-де от вас отложиться. Тут я в гнев вошёл, огрел вот этой самой клюшкой Шибаева Ваньку по морде и под караулом препроводил его к вам, батюшка.
Пугачёв встал, обнял правой здоровой рукой поднявшегося Белобородова и по-братски поцеловал его в щёку.
— Будь и впредь верен мне, Иван Наумыч, спасибо тебе за службу твою.
Он вынул из кармана большую медаль — рубль Петра Первого с припаянным ушком и красным бантом — и, наморщив нос, приколол её на грудь Белобородова. Поймав царскую руку, тот облобызал её.
— Давилин! — позвал Пугачёв. — Подай нам с атаманом по чарке сладкой водки.
По выходе Белобородова из кибитки к нему просунулся Фёдор Чумаков и, оглаживая широкую, как новый веник, бороду, тайным шепотом спросил его:
— Узнал ли ты государя? Ведь в Питере видывал его, поди, не раз.
Щёки Белобородова вспыхнули, сердце защемило; помедля, он твёрдым голосом сказал:
— Узнал.
— Гм, — неопределённо гукнул Чумаков и подёргал себя за нос.
…И — радость за радостью. Явились в стан без вести пропавшие: Овчинников, Перфильев, Пустобаев — старые верные друзья, испытанные соратники! Овчинников привёл с собой триста яицких казаков да двести заводских работных крестьян.
Встреча была самая душевная. Емельян Иваныч рад был на особицу. Ещё бы! Его боевой любимый атаман Овчинников вернулся из опасного похода цел-невредим. Все трое по очереди валились Пугачёву в ноги, спрашивали наперебой: «Рученька-то, рученька-то у тя што?» Богатырь Пустобаев, уже успевший «клюнуть», обливался слезами. Так встречаются долго не видавшиеся любящие братья или отец с дорогими его сердцу сынами. Тут уж, хочешь не хочешь, надо было батюшку угостить и самим угоститься.
Под звёздным уральским небом песни гремели во всю ночь, раскатистое эхо раздольно гуляло по горам, пламенное созвездие огромных костров — здесь сухостоя сколько хочешь — огненными взмахами опаляло нависшую над землёю плотную тьму. Пой, казак, полным голосом боевую песню, швыряй во все концы земли свой победный зык! Только бойся дремать, удалой казак, чутко вслушивайся в мертвенные дали: враг, как сова в ночи, крадучись, ищет тебя всюду.
Наутро был смотр пришедшим людям и торжественный приём башкирских и татарских старшин. Все они были позваны к кибитке Пугачёва. Он стоял, окружённый свитой, знамёнами. На нём парчовая бекеша троеклином, красные сапоги, золотая, из кованой парчи, шапка. Он обошёлся со старшинами ласково, разрешил им, по их неотступному хотенью, рушить и жечь дотла крепости, чтоб не давать царицыным войскам в них обосноваться.
— Объявите верным моим башкирцам и сами ведайте, — взволнованно сказал он, — вся Башкирь будет отдана вам, яко хозяевам. И ни губернаторов, ни иного прочего начальства у вас не станет. И будете вы управляться сами собой, чрез выборных своих людей, коим довериться можно. Будете моего величества верными подданными казаками, и весь военный распорядок у вас насажу казацкий, без солдатчины, без рекрутчины. Довольны ли, детушки?
Старшины упали Пугачёву в ноги, а толпа башкирцев закричала:
— Урра-аа!! Само якши есть! Пасибо, бачка-осударь!..
Находившийся возле Пугачёва Горбатов заметил ему:
— Мудрым словом, государь, одарили вы башкирский народ.
— С народом, ваше благородие, разговор надо вести умеючи, — приняв осанистый вид, откликнулся Пугачёв. — А то: будешь сладок — разлижут, будешь горек — расплюют.
Горбатов посмотрел на Пугачёва с чувством большого уважения.
Белобородов и донесший на него илецкий казак Шибаев помирились. Пугачёв обоих содружников своих произвёл в полковники. Белобородову дал он четыреста заводских крестьян и полсотни илецких казаков.
Забрав в Магнитной четыре пушки, Пугачёв 19 мая овладел довольно сильной Троицкой крепостью.[13] Крепость упорно сопротивлялась, но пугачёвцы всё-таки взяли её после трёх отчаянных штурмов. Комендант крепости бригадир Фейервар и четыре офицера были убиты, супротивные солдаты и жители переколоты копьями. Жену Фейервара башкирцы привязали к лошадиному хвосту и таскали по улицам. Жилища состоятельных подвергались ограблению. Торговые лавки оренбургского купца Крестовникова были расхищены, а его салотопенный и кожевенный заводы сожжены.
Пугачёв недолго оставался в крепости, он стал лагерем в полутора верстах от неё. Настигающий его Деколонг доносил о ту пору Рейнсдорпу: «Шельма самозванец проклятые свои силы имеет конные и несказанную взял злобу по причине полученного себе в руку блесирования,[14] так скоро свой марш расположил, что угнаться за ним не можно».