Ем, чтобы похудеть

-   Наверное, когда в детстве я пожелал молиться за дьявола, ты ис­пытывала то же самое.

-   Он и есть дьявол! - выкрикнула Генриетта.

-    О нет, он слишком вульгарен.

-   Попрошу тебя не глумиться над религией! - с негодованием от­резала Генриетта. - Подумай о несчастном младенце. Ирма права, что молится за него. Какое вступление в жизнь для ребенка англий­ского происхождения!

-   Дорогая сестра, позволь тебя разуверить: во-первых, неснос­ный младенец - итальянского происхождения. Во-вторых, его честь честью крестили в церкви Святой Деодаты, и мощное содружество святых печется о его...

-   Не надо, милый. А ты, Генриетта, не будь такой серьезной... ког­да ты с Ирмой. Она станет еще хуже, если заподозрит, что мы от нее что-то скрываем.

Высокая сознательность Генриетты порой бывала столь же непе­реносима, что и бунтарство Филипа. Миссис Герритон вскоре устро­ила так, чтобы ее дочь уехала на шесть недель в Тироль. Они с Фи­липом остались одни справляться с Ирмой.

Едва им удалось несколько выправить положение, как вдруг не­сносный младенец опять прислал открытку с картинкой, на сей раз комическую, не слишком приличного свойства. Ирма получила ее, когда взрослых не было дома, и все неприятности начались сначала.

-    Не могу постичь, - сказала миссис Герритон, - что побуждает его присылать открытки?

Два года назад Филип ответил бы, что побуждает желание сде­лать приятное. Нынче он, как и мать, попытался усмотреть в поступ­ках младенца какой-то дурной и коварный умысел.

-    Может быть, он догадывается, что мы хотим замять скандал?

-   Вполне вероятно. Он знает, что Ирма будет приставать к нам из-за ребенка. Он, возможно, надеется, что мы усыновим ребенка, что­бы успокоить ее?

-    Нашел на что надеяться!

-    За это время он успеет испортить нравственность девочки. - Миссис Герритон отперла ящик, достала открытку и принялась вни­мательно ее разглядывать. - Он просит Ирму тоже посылать открыт­ки его сыну.

-    С нее станет!

-    Я ей не велела, но за ней надо тщательно следить, не подавая, разумеется, виду, что мы ей не доверяем.

Филип начинал входить во вкус материнской дипломатии. Его больше не беспокоили собственная нравственность и поведение.

-    Кто же будет следить за ней в школе? Она в любой момент мо­жет проболтаться.

-   Остается рассчитывать на наше влияние, - ответила миссис Гер­ритон.

Ирма проболталась в тот же день. Против одной открытки она еще могла устоять, но не против двух. Новый маленький братец - это для школьницы бесценное приобретение на поприще чувствитель­ности. А подружки ее как раз пребывали в острой стадии обожания младенцев. Какой счастливицей была та девочка, чей дом изобило­вал младенцами: она целовала их, уходя в школу, обладала правом извлекать их из колясок и укачивать на сон грядущий! Та же, что бла­гословенна превыше всех, что прячет своего братца в укромном уголке, где он доступен только ей одной, - та могла пропеть ненапи­санную песнь Мариам!

Разве могла Ирма промолчать, когда другие девчонки хвастались двоюродными младенцами и гостящими младенцами, а у нее был маленький братец, который присылал ей через своего папочку от­крытки?! Она пообещала про него ничего не говорить, но причина была ей непонятна, и она проговорилась. Девочка передала другой девочке, та - своей маме, и тайна вышла наружу.

-    Да, да, очень прискорбная история, - объясняла миссис Герритон. - Моя невестка крайне неудачно вышла замуж, вы, вероятно, слыхали. Ребенок, скорее всего, будет воспитываться в Италии. Воз­можно, его английская бабушка захочет что-нибудь предпринять, но мне об этом ничего не известно. Не думаю, чтобы она забрала его к себе, она не одобряет отца. Для нее это источник страданий.

Миссис Герритон была осторожна и лишь слегка пожурила Ирму за непослушание (восьмой смертный грех, столь удобный для роди­телей и опекунов). Генриетта - та пустилась бы в ненужные объяс­нения, начались бы упреки. А так - Ирма устыдилась своего поступ­ка и стала меньше говорить о младенце. Близился конец учебного го­да, и девочка надеялась получить еще одну награду. Но все-таки ка­мушек покатила она.

Мисс Эббот появилась у них лишь через несколько дней. Миссис Герритон редко встречалась с ней после поцелуя примирения, а Фи­лип - после их совместной поездки в Лондон. По правде говоря, он несколько разочаровался в ней. Похвальная оригинальность больше не проявлялась, он опасался, что мисс Эббот регрессирует. Она по­жаловала к ним по поводу сельской больницы (жизнь ее была посвя­щена скучным актам благотворительности) и, хотя получила уже деньги от Филипа и от его матери, не уходила и продолжала сидеть на стуле с еще более серьезным и деревянным видом, чем обычно.

-     Вы, конечно, слыхали? - проговорила миссис Герритон, пре­красно понимая, в чем дело.

-    Да, слыхала. Я пришла спросить вас: предприняты ли какие-нибудь меры?

Филип был неприятно поражен. Он не ожидал столь бестактного вопроса. Он уважал мисс Эббот и теперь подосадовал на такой ее промах.

-    В отношении ребенка? - любезно осведомилась миссис Герри­тон.

-    Да.