Элоиза и Абеляр

Так кончается это письмо; поразмыслив над ним, мы можем понять, почему Абеляр предпочел о нем умолчать, ибо некоторые низости и гнусности требуют умолчания. Любопытно, что это письмо — единственное сочинение Росцелина, которым мы располагаем в полном виде; от всех прочих сохранились лишь те отрывки, что приведены Ансельмом Кентерберийским в труде, где он опровергает воззрения Росцелина; единственный документ, дошедший до нас в неприкосновенности, то есть в том виде, в каком он вышел из-под пера автора, дает нам яркий портрет этого старца, чьи уста извергают непристойности и сквернословие. Весьма вероятно, что Росцелин умер вскоре после того, как было написано это письмо, иначе не объяснить тот факт, что он никак не проявил себя на соборе в Суассоне. Для Абеляра же скоропостижная смерть Росцелина могла быть еще одним поводом умолчать об этом послании, появление которого, надо признать, он сам же и спровоцировал.

«Да убоятся те, кто пишет книги, многоглавого судьи, ибо толпа принимается их судить».

Письмо Росцелина послужило своеобразным «предисловием» к тем несчастьям, что обрушились на Абеляра в 1121 году.

У нас нет источников, из которых мы могли бы узнать все обстоятельства, сопутствовавшие осуждению Абеляра на Суассонском соборе в 1121 году, кроме рассказа самого Абеляра, содержащегося в «Истории моих бедствий». Быть может, этот рассказ и неполон, но он достаточно драматичен и позволяет представить различные «фазы» Суассонского собора, не особенно утомляя пересказом довольно нудных дискуссий — дискуссий, порой производящих на нас впечатление какой-то болтовни, преисполненной хитрых уловок и крючкотворства, настолько сам предмет спора кажется нам далеким от наших повседневных забот.

Абеляр возлагает всю ответственность за созыв этого собора на своих бывших соучеников, Альберика и Лотульфа, проникшихся к нему глубокой завистью. «После смерти наших общих учителей Гийома и Ансельма они претендовали на главенство и на то, чтобы быть как бы единственными наследниками умерших. Оба они возглавляли школы в Реймсе. Они осаждали своими наговорами, направленными против меня, своего архиепископа Рауля и побудили его призвать Конона, епископа Пренестинского, осуществлявшего в то время во Франции миссию папского легата, с тем чтобы созвать собрание в Суассоне и назвать его собором, пригласив на него меня и призвав представить собору мой известный труд о Троице».

Итак, Абеляр отправился в Суассон со своим весьма спорным, на взгляд церковных иерархов, трудом. Приняли его в Суассоне очень враждебно: когда он шел по городу, из толпы раздавалась брань и летели камни, — горожан заранее настроили против Абеляра и его доктрины; все думали, что он — опасный еретик, утверждающий в своих трудах и речах, будто существуют три Бога. В наше время, отличающееся религиозной терпимостью, такая неистовая злоба по отношению к предполагаемому еретику кажется крайностью, но, пожалуй, довольно легко понять причины враждебности народных масс, если вспомнить, что подобное случалось и в наши дни. Для простого народа той эпохи вера в Троицу была чем-то основным, главным, столь же основополагающим, как, например, вера в истину марксистской доктрины, бытующей в странах «за железным занавесом». Разве не наблюдали мы в XX веке, как некие доктрины навязывались целым народам и оказывали на них такое влияние, что под их воздействием ставились под сомнение и отвергались даже данные, полученные в ходе научных исследований? Так, теорию Лысенко навязали в СССР в области генетики те, кто стоял у руля политической власти, а теория Менделя была отвергнута; и это произошло в XX веке, в эпоху великого научного прогресса, в эпоху, когда, по мнению многих, наука заняла то место, которое прежде занимали религия, мораль, философские учения и т. д. Так вот, представим себе, что было бы, если бы какой-нибудь приверженец теории Менделя или так называемый «уклонист» заявился бы в какой-нибудь колхоз или город в СССР лет тридцать назад, и мы поймем, почему появившегося в Суассоне Абеляра, якобы утверждавшего, будто существует три Бога, встретили градом камней.

Прибыв в город, Абеляр явился к папскому легату Конону Уррахскому, епископу Пренестинскому, и передал ему свой труд. Он заявил, что готов «либо внести определенные изменения в свою доктрину, либо понести за нее наказание», если в ней обнаружатся какие-либо еретические положения. Легат, вероятно, ощущавший некоторое смущение, предложил Абеляру отдать труд на суд архиепископу Реймсскому Раулю, а также и тех двоих, кто выдвинул против него обвинения в ереси, о чем Абеляр пишет не без горечи: «…сами враги наши — судьи», цитируя Священное Писание (Втор 32:31).