Элоиза и Абеляр

Эта встреча действительно состоялась после Пасхи. Бернар Клервоский более глубоко ознакомился с трактатом, написанным Гийомом из Сен-Тьерри. Было решено, что Бернар сам будет беседовать с Абеляром, дабы принудить того в ходе дискуссии либо привести доводы, оправдывающие некоторые положения его трудов, либо признать их ошибочность и покаяться. Греховные заблуждения, в которых обвинили Абеляра, касались в основном догмата о Троице, ему Абеляр посвятил свой основной труд; мы уже знаем, какое место занимал сей догмат в мировоззрении людей того времени. Иными словами, дискуссии предавалось чрезвычайно важное, решающее значение… Ни один из собеседников не был предрасположен к уступкам, намереваясь защищать свою позицию так пылко, как обычно защищают жизненно важные вещи.

Позиция Абеляра в данном вопросе нам уже известна. Мы видели, что основные аспекты веры он постигал путем разумного рассуждения, путем диалектики. Он ведь не отрицал, что вера зиждется на откровении, но настаивал на том, что «прелиминариями веры» (то есть предварительным ее условием) является разум. Так как Бог явил Свою волю человеку в откровении, Абеляр считает возможным привести доказательства его истинности. И весь его метод преподавания является иллюстрацией такой возможности.

Что касается Бернара Клервоского, то он, выражаясь современным языком, «позиционирует себя» как можно дальше от всякого интеллектуализма: «Вы спрашиваете, почему и как нужно любить Бога. Причина, по которой Его нужно любить, — Он Сам, а обширность любви не имеет меры». Таково начало трактата Бернара Клервоского под названием «О любви к Богу». Для него первична любовь, а не разум, не разумные доводы, не рассуждения. «Любовь есть единственное из всех движений, привязанностей и чувств души, через которое человек как создание Божие может обращаться к своему Создателю и общаться с Ним, если не на равных, то по крайней мере предлагая ему нечто сходное… когда Господь любит, Он желает только быть любимым, Он любит только ради того, чтобы Его любили, зная, что любовь сделает счастливыми тех, кто будет любить Его».

Для Бернара Клервоского не существует ничего, кроме этого первенства, этого главенства любви; именно любовь является основанием веры, она дает ей начало. «Никто не может Тебя искать, кто Тебя уже не нашел прежде, а это означает, что Ты хочешь быть найденным для того, чтобы Тебя искали, и Ты хочешь, чтобы Тебя искали для того, чтобы Тебя нашли». Само слово Божье останется «закрытым», то есть бессмысленным для того, кто внимает ему без любви. «Повсюду в книге Песнь песней Соломона, — пишет он, — любовь говорит; если человек желает понять, что там написано, надо любить. Бесполезно было бы читать и слушать песнь любви, если не любить; холодное сердце не может понять пламенное слово…»

Понятно, что такого человека методы Абеляра, гордившегося тем, что он сумел подойти к изучению сферы веры с позиций разума, могли повергнуть в ужас. Разве не является сущностью, свойством веры превосходство над разумом? Разве вера не выходит за рамки рационального познания? Разве вера может быть подвергнута доказательствам? Нет и нет!

Попытаемся изложить в нескольких словах суть их позиций по отношению друг к другу: Абеляр был склонен называть «проблемой» то, что для Бернара Клервоского было «таинством»; и ничто более не могло возмутить Бернара, чем попытка обсуждать и истолковывать таинство Святой Троицы наравне с обсуждением и истолкованием любой проблемы. Как пишет о Бернаре Клервоском его современник Оттон Фрейзингенский, «он ненавидел тех преподавателей, которые, доверяясь совершенно мирской мудрости, слишком уповали на доводы человеческого рассудка; и если ему говорили, что в чем-то они отклонялись в сторону от христианской веры, он внимательно прислушивался к таким сообщениям и настораживался».