Елизавета I

Столь мощное распространение религиозного чувства чрезвычайно беспокоило королеву и ее советников, ибо за этим стоял опасный фатализм и порыв не только к вере, но и к смерти. Будущие священники в Дуэ, одном из важнейших оплотов католического ренессанса, откуда только в 1580 году вышло несколько сотен служителей католической церкви, разъехавшихся по всей Европе, жили и воспитывались в духе мученичества. Стены семинарии были расписаны графическими изображениями пыточных казематов и самих пыток, внушавших суеверный ужас; но если тело мученика истерзано, то на губах его застыла лучезарная улыбка. Просветление через телесное страдание — вот, грубо говоря, пароль священства, и если для обыкновенного человека это означало просто самопожертвование по примеру Иисуса Христа, то королеве и ее окружению это напоминало скорее не подвиг и смерть Спасителя, а резню в ночь Святого Варфоломея.

Столь малый интерес к жизни и столь безоглядный порыв к самопожертвованию превращал священников и их паству в потенциальных экстремистов. Во всяком случае, этого опасались правящие круги. Папа заранее отпустил грехи будущему убийце Елизаветы, и это уже становилось опасным оружием в руках противников протестантизма. Даже если страшную угрозу предотвратить, все равно сохраняется возможность вооруженного бунта, более всеобъемлющего и страшного по своим последствиям, нежели восстание 1569 года, ибо участников его равно ведут несгибаемые лидеры и вера того сорта, что превращает человека в безжалостного фанатика.

Где раньше был один правоверный католик, теперь их десять, горько жаловался в разговоре с приятелем Сесил. Сила духа делала их несгибаемыми — хотя иные, конечно, гнулись, а многие умирали. Под пытками кое-кто признавался во всем, что было известно о подпольной церкви, и даже соглашался на роль соглядатая власти. Но это было скорее исключение; казначею, оплачивавшему труды этих перевертышей, сообщали, что люди сотнями и тысячами перекрещиваются в католичество. Всего один католический священник способен был «примирить» с «истинной церковью» восемьдесят протестантов в день, а ведь таких священников много. Масштабы католического ренессанса поражали воображение. Этому следовало положить конец, и немедленно.

Летом 1580 года были срочно приняты законы, направленные против религиозного нонконформизма. В сельскую местность направились десятки людей королевы. Они врывались в дома и здания, где собирались несогласные с официальной религией, арестовывали священников да и просто верующих, о которых говорили, что они отлынивают от посещения протестантской службы. Их подвергали разнообразным наказаниям. Самое малое — штраф: двадцать фунтов за месячное непосещение церкви, двести фунтов — за годовое, а там, если не вернутся под сень истинной веры, им грозила и более суровая кара. «Злостные» нонконформисты помещались в замки или крепости, имущество их конфисковывалось в пользу казны. В августе королевский Совет ужесточил свою политику. Во все графства были направлены новые указания с требованием к местным властям проявлять большую бдительность, а главное, немедленно вернуть в тюрьмы католиков, отпущенных ранее под залог.

«Преследования становятся все суровее и суровее, — отмечает современник. — Строятся новые тюрьмы, прежние забиты нонконформистами». Людей хватали сотнями и тысячами, среди них были знатные вельможи и состоятельные простолюдины; а еще сотни и тысячи со страхом ожидали, что в любой момент к ним в дом могут ворваться беспощадные слуги престола.

Применялись и другие меры, прежде всего религиозная пропаганда. В Лондоне участились церемонии публичного отречения от католической веры, хотя сомнительно, чтобы их посещали правоверные католики. Аймлер, епископ Лондонский, уговаривал Сесила финансировать паломничество твердых, несгибаемых пуритан в католические районы — Ланкашир, Стаффордшир, Шропшир и «иные рассадники нечестивости», дабы вернуть их на путь истинный, но ничего из этого в конце концов не получилось. К тому времени, когда летом 1580 года Кэмпион и его спутники достигли берегов Англии, тюрьмы были переполнены католиками, а многие из тех, кто оставался пока на свободе, вынуждены были скрываться.

Одиссея Кэмпиона и его единоверца-иезуита Роберта Персонса продолжалась меньше года, но даже за это время сделано было немало. В сопровождении множества юных вельмож-католиков они разъезжали по стране, останавливаясь в домах нонконформистов и вновь пускаясь в путь еще до того, как их обнаружат власти. Они проповедовали и принимали исповеди, служили мессу, обращали мужчин и женщин в истинную веру, встречая повсюду самый теплый, а то и восторженный прием. Они сделались знаменитыми — и потому, что королевские агенты, словно ищейки, повсюду пытались отыскать их след, и благодаря тому, что письменное свидетельство миссии Кэмпиона — «Похвальба Кэмпиона», как называли его враги, — достигло самых широких масс верующих.