Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Они выкуривали ниггеров из подземных бункеров вдоль периметра, и Чарли Нокс убил одного, потому что ему показалось, что у черномазого был пистолет. Оказалось, что никакого пистолета не было, но Чарли выстрелил раньше, чем это понял.

Днем Нокс получил нагоняй от капитана на стрельбище за то, что слишком уж торопился при стрельбе.

– Это не состязание на скорость, Нокс. Смысл в том, чтобы поднять оружие на нужную высоту, направить его в нужную сторону и не отстрелить собственную ногу. Придется повторить. Еще один час огневой подготовки в субботу.

А еще раньше в тот же день Нокс обедал с женой. Еду он готовил сам, и они говорили о том, как трудно стало добывать свежие овощи, особенно морковь, после введения чрезвычайных мер.

– Но это необходимо, – говорила Бренда. – По крайней мере до тех пор, пока президент снова не возьмет все под контроль.

Нокс пробурчал что-то о проклятых радикалах, и Бренда сказала, что в том-то и проблема.

А утром, перед началом работы, в корзинке для корреспонденции Нокс обнаружил опломбированные инструкции Патриотической Партии. Он вскрыл красный, белый и синий пластиковые пакеты и увидел, что включен в вечернюю операцию.

И сейчас они лезли из земли, как колорадские жуки, черные и располневшие от крахмала, а следом за ними поднимались клубы инфильтрационного газа. Команда Нокса с дубинками в руках выждала, когда первые двое вылезли из люков. Их тут же уложили четко отработанными ударами. Они обмякли, и фильтраторам пришлось вытаскивать их наружу. Их оттащили в сторону и бросили на траву, чтобы они не блокировали путь тем, кто полезет следом.

Фильтраторы рассчитывали на то, что будет еще пара выходных люков.

Но тут земля словно разверзлась, выбрасывая ниггеров целыми пачками. Они тут же вскакивали на ноги и нацеливались на то, чтобы окружить фильтраторов. Ребята Нокса оставили дубинки и взялись за более серьезное оружие. Нокс видел, как Эрни Бушер рванул свое помповое ружье и разнес в клочья двух черномазых в тот момент, когда они вылезали из-под земли. Ошметки ниггеров разлетелись во все стороны.

В то же мгновение раздалось уханье филина справа от Нокса, и он повернулся на звук.

– Сзади, Чарли! – крикнул Тед Беквит.

Нокс развернулся и увидел, как из развороченной земли ползет как червь еще один негритос. В тусклом лунном свете его было толком не рассмотреть, но все же Нокс наугад лупанул дубинкой – и промахнулся.

– Стоп! – заорал он, но черномазый уже вскочил на ноги и собирался удрать.

– Я сказал: стоять, ниггер!

Негритос повернулся к нему, и Ноксу показалось, что он лезет в карман куртки за пистолетом.

Нокс среагировал в два раза быстрее, чем на стрельбище. В доли секунды он рванул пистолет из кобуры и нажал на курок до того, как снежок вынул руку из кармана. Башка ниггера лопнула как перезрелый арбуз. Ошеломленный Нокс увидел, как во тьме блеснуло содержимое черепа. В следующее мгновение мозги разлетелись по всей поляне.

– О Господи… – произнес Нокс. Казалось, его голос шел откуда-то издалека, и слова эти произнес кто-то, стоявший рядом. Но нет. Это был его, Нокса, голос.

Он слышал, как слова эти звучат снова и снова, становясь все тише и тише – эхо, исчезавшее в глубинах его сознания.

Со всех сторон раздавались выстрелы. Яркие вспышки дробовиков и автоматов осветили поляну. В хаос стрельбы ворвался пронзительный звук свистка капитана: три коротких и один длинный. Выстрелы зазвучали реже и, наконец, прекратились.

– Так, парни! Хватит! Этого никто не позволял! Прекратили сейчас же! Пленных увести!

Нокс осознал, что уже долгое время стоит на одном месте. К нему подошел Тед Беквит.

– Чарли, ты в порядке?

Нокс не сразу повернулся к нему. Он уперся взглядом в симпатичное лицо Беквита и услышал собственный голос, повторявший:

– О Господи, у него… она… лопнула как арбуз…

Чарли Нокс.

Человек.

Который.

Рост метр девяносто, вес сто девяносто один фунт, коротко подстриженные волнистые волосы, слегка косящие карие глаза, ухоженные густые усы, качается пятидесятифунтовыми гантелями дважды в день по десять минут, пьет молоко, когда его удается достать, или воду, когда молока нет, переболел коклюшем, корью, ветрянкой, дважды ломал левое предплечье, но в остальном вполне здоров.

Ему тридцать лет, он не любит кольца и любые другие украшения, вот уже девять лет женат на Бренде, двое детей – Ребекка, восьми лет и Бен, на год младше – никогда не носит шляпу, любит холодную погоду и прогулки по опавшим листьям, отлично поет, не дочитал до конца ни одной книги, в Партию вступил два года назад в последний разрешенный по возрасту момент, на правом бедре родимое пятно в форме ромба, никогда не умел плавать.

Очень многое из прошлого Нокс не помнит. Если. Когда-либо это прошлое знал.

– Чарли?

– Да?

– Ты любишь меня так же сильно, как в наш медовый месяц?

– Конечно.

– Так же или сильнее?

– Так же.

– Ни на чуточку сильнее?

– Нет. Точно так же.

– Как это может быть?

– Не люблю менять то, что и без того хорошо.

– Ах, ты…

Несколько минут молчания. И потом:

– Тебе стали сниться кошмары.

– Откуда ты знаешь?

– Ты говоришь во сне.

– И что я говорю?