Эльфийские хроники

— Горлуа! — крикнул он зычным голосом. — Будьте рядом с королем до тех пор, пока не прибудут врачи! И не подпускайте к нему никого!

Барон закрыл глаза, вздохнул — по-видимому, от облегчения — и резким шагом направился к своему коню. Вскоре подсохшая земля загудела под ударами копыт коней, помчавшихся галопом. Вокруг Пеллегуна находилась лишь горстка людей, но в их глазах принц увидел подобострастное выражение. Он теперь уже был не просто наследным принцем.

Взобраться на коня оказалось для него настоящим мучением. Ему даже показалось, что его кости и мышцы вдруг одеревенели и что от любого напряжения они могут попросту треснуть. Ему хотелось бы пустить коня в галоп, однако даже держаться в седле ему стоило нечеловеческих усилий. Его два раза стошнило прямо на шею его лошади.

Когда принц наконец доехал до лагеря охотников, он увидел тело отца, лежащее на маленькой повозке. Все находившиеся вокруг этой повозки люди повернулись к Пеллегуну и поклонились ему.

— Король Кер умер! — раздался чей-то голос, показавшийся Пеллегуну глухим и еле слышным. — Да здравствует король!

Ночь подкралась настолько незаметно, что почти никто не обратил внимания на то, что уже стало темно. Эльфы так хорошо видят в темноте, что зачастую не замечают наступления сумерек, однако в этот вечер даже человек не заметил бы, что день подошел к концу. Свет заходящего солнца, казалось, еще цеплялся за траву, за серые стволы буков, за каждый светлый скалистый выступ. Воздух был свежим. Все молчали. Вот уже несколько дней Ллиана много рассказывала и еще больше слушала. Однако сейчас никакой необходимости в словах не было. Она сидела, поджав ноги, расслабив тело и глядя куда-то в пустоту возле высокой скалы, покрытой очень светлым — как ее собственная кожа — лишайником, и рассеянно играла своим кинжалом. Это был уже не тот тяжелый меч, который ей вручили карлики Гхазар-Рюна, когда она покидала их город, а кинжал, выкованный Динрисом, который давным-давно подарил ей отец — тогда, когда она была еще совсем маленькой. Этот серебряный кинжал, клинок которого поблескивал в лунном свете, теперь имел свое собственное имя — «Оркомхиела», то есть «Смерть Гоблина». Про него лесные менестрели даже сложили песнь. Усевшись на вершине скалы, Ольвен-бард перебирал струны своей арфы и вполголоса напевал. Рядом с ним расположился Гамлин, слушавший эту песнь с завороженным видом — так, как будто она была священной.

Гескон Оркомхиела
Влитиг фирд геатве артхелингас
Соен Оркомхиела
Глаес хлуттур, леотх дрих.

Ллиана не слушала, однако слова древнего языка были созданы не для того, чтобы их услышали. Эта песнь проникала всем в душу, вызывая воспоминания о сражении в Каленнане, смерти Арианвен, гибели гоблина Шава, пригвожденного к дереву кинжалом Ллианы. В последних строфах этой песни, длина которой равнялась длине ночи, говорилось о возвращении Ллианы и о ликовании эльфов, а также о предстоящих тяжелых днях, о войне, крови и трауре. Старые друзья Ллианы и ее товарищи по «длинной-предлинной дороге», предсказанной ей рунами, уселись рядом друг с другом. Они, сами того не ведая, уже образовывали совет молодой королевы. Друид Гвидион, Лландон, Тилль-даэрден, Дулинн, Кевин-лучник, Ольвен, Гамлин, светловолосая Блодевез — подруга Ллианы с раннего детства, — и Ллав Ллев Гифф, державшийся, как будто ему было стыдно, чуть в стороне от остальных, но все же неподалеку от Ллианы… Десять эльфов, происходящих из различных — и отчасти весьма далеких друг от друга — кланов, сейчас сидели возле опушки большого леса, погрузившись в какие-то размышления. Перед ними — не шевелясь и не производя ни малейшего шума — сидели тысячи лучников и гонцов войска Элианда.

Завтра они все направятся в сторону Лота навстречу рыцарям и прочим воинам войска королевства Логр, однако Ллиана об этом не думала. Пока еще не думала. Она, убаюканная песней барда, вдыхала запах леса, наполняя свою душу ночными звуками: уханьем совы, жужжанием насекомых, хрустом веточек и тихим шелестом листвы, колыхаемой ласковым ветерком.

За спиной воинов, в двух днях ходьбы по густому лесу, оставался целый народ эльфов, живущих в Силл-Даре, в Высоком Лесу, в Красном Лесу и во всех других частях большого леса. Для тысяч мирных эльфов война казалась чем-то еще очень далеким. Если они и думали о ней, то как о чем-то таком, что было уму непостижимым и отвратительным и что должно было оставаться подальше от тихого и уютного леса. Чего людям никогда не понять, так это того, что эльфы могли отказываться от участия в военных действиях. А их правители не имели права заставлять их идти воевать. А еще люди не могли понять, как в Элиандском лесу может умещаться так много эльфов.

Еще один вечер прошел в этом лесу в тишине и спокойствии. В тишине и спокойствии прошла и ночь.