Эльф из Преисподней. Том 2

И самое чудесное было то, что почти все вояки остались живы. Искалеченные, страдающие, многие на грани смерти — но их боль, страдания и ужас почти возместили потраченные усилия.

Почти.

Если бы я постоял у них десяток минут, может быть, это излечило бы мою суть. Но десятка минут у нас не было.

Мы ведь не знали, на какое время запланирован запуск.

Больше живой силой наше продвижение не останавливали. А вот помещениями, заполняемыми газом или затопляемыми кислотой, турелями, которые выскакивали, казалось, отовсюду, стальными пластинами, что блокировали двери…

Если в начале я старался найти оптимальный способ обезвредить ловушки, то потом махнул рукой и проламывал их безо всякой заботы об эффективности.

Это сильно сказывалось на моём состоянии. Боль, пронзающая демоническую суть, жгла словно истинным пламенем. Если бы не близость Лютиэны, я бы давно сорвался и пошёл бы в разнос. Но вещь спасала и тётушку, и население комплекса, которое я непременно отправился бы вычищать, если бы не сестра.

Это короткое, в сущности, путешествие, для меня длившееся вечность, закончилось в большом зале с куполообразным потолком. На стенах помещения висели мониторы, на которых прыгали разнообразные показатели, графики и сообщения.

Но куда больше дисплеев внимание к себе притягивало изящное фортепьяно, располагавшееся на возвышении в центре.

По залу плыла задумчивая, грустная мелодия. Клавиши фортепьяно будто прожимала невидимая рука — их никто не касался, однако они опускались и поднимались, рождая внутри инструмента музыку.

Значит, процесс начался.

В зале находился лишь один разумный.

Гаэмельс эт’Вольклерун.

Хотя такая оценка не совсем верна.

Он что-то втолковывал незримому собеседнику — второй своей половине, что оживила прежде мёртвый глаз.

Йолеф эт’Менетель лично курировал земную часть запуска ракет.

При нашем появлении эльф замолчал и развернулся. Обе души изучали нас по-разному: в Гаэмельсе разгоралась ярость, в то время как Йолеф смотрел на нас с холодной собранностью исследователя, готовящегося препарировать только что пойманное животное.

— Вы хоть представляете, что творите?! — воскликнул Гаэмельс, — Вы… вы… трусы, скрывающиеся за Пеленой! Вы всегда боялись решительных действий, и вот итог! Даже если вы отдадите дневник сейчас, это уже ничего не изменит.

Звучало странно, ведь кто, если не мы, вломился в сверхсекретный центр разработки оружия массового поражения. Уж трусости в нашей компании не водилось.

— Итог? — внезапно заговорила Лютиэна, — Итог в том, что вы задумали разнести Евразию? Это, несомненно, избавит нас от людей. Но какой ценой? Континент будет непригоден для жизни. Может, ваша атака даже повредит Пелену. Мы будем вынуждены бежать — и окажемся в вашей власти. О, вы примете нас, но не забудете показать, что Триумвират — это высшая сила.

Гаэмельс поперхнулся.

— Что?! Нет! Вы… Что ты несё…

И он резко захлопнул рот, чтобы открыть его снова, но интонации его голоса резко изменились.

— Вам не удастся остановить ракеты. И вы, похоже, не в курсе, куда они нацелены. Я не знаю, какая сила смогла провести вас через все защитные функции базы, однако пришло время отложить её в сторону и поговорить. Нам предстоит долгий разговор — о том, что вы наделали, и непоправимых последствиях ваших необдуманных действий.

Легко догадаться, что контроль над языком перехватил Йолеф.

— У России и Пелены всё было под контролем, — сказала Фаниэль, — Но вам понадобилось разнести всё, уничтожить…

— Под контролем? — перебил её Йолёф, — Значит, вы не смогли обнаружить возмущений в пространстве. Впрочем, мы и сами засекли их из космоса, наземные установки их пропустили. Если бы не своевременное вмешательство Триумвирата, Земля была бы обречена.

Упоминание возмущений в пространстве меня немало заинтересовало, поскольку пересекалось с личными впечатлениями — реальность словно предвкушала портал. То есть это не было следствием подготовки Триумвирата к запуску боеголовок.

Я бы с удовольствием выяснил подробности, но вот беда — кончалось время.

При всех достоинствах Людвига он был невероятно претенциозен. Вместо стандартного терминала, где осуществлялась контрольная проверка систем и запуск ракет с мегазаклинаниями, он использовал внешний вид фортепьяно. И играло оно ни много ни мало первую часть одного из последних его произведений.

Сонату-14.

Или Лунную сонату.

Серьёзно, некоторые решения Людвига иначе как безумием не назовёшь, сколько бы в нём ни водилось гениальности. Даже я бы не додумался увековечить своё творчество таким путём.

Но идея мне нравилась.

А вот то, что Adagio sostenuto подходило к концу, не нравилось совсем.

С последними нотами этого отделения осуществится удар.

Я шагнул к фортепьяно. Йолеф перевёл на меня колючий взгляд.

— Что ты затеял? Тебе не удастся прервать запуск, даже если ты всё тут разнесёшь!

Это я знал. А ещё я знал коды остановки — и переориентирования удара.

Вопрос в том, нашли ли эту возможность эльфы, и если да, удалили ли они её.