Элемента.T

— Слышь, доктор! Не пыли, а? — и голос её стал вполне трезвым. Она открыла глаза. — Я может пьяная, но не идиотка же. Не нашёл он ничего. Если через три дня не подохну, значит, пронесло.

Но трёх дней не понадобилось. Уже к вечеру у Евы поднялась температура. Её трясло под одеялами от озноба, но температуру он сбивал, только если она поднималась выше сорока.

— Терпи, девочка моя! — уговаривал он, держа её горячую руку. — Пусть организм борется.

И она терпела, скрипела зубами и терпела, временами толи засыпая, толи впадая в забытьё.

— Прости, со мной вечно всё не слава богу, — сказала она к вечеру следующего дня. — Ты вечно меня лечишь, носишься со мной как с писаной торбой. А я опять!

— Я всех лечу, я же доктор, — Дэн пытался шутить.

— Скажи, что такое «киммерийские тени» и «дракон пожрал свой хвост»?

— Это что-то из алхимии, — сказал Арсений. Они с Изабеллой пришли её навестить.

— Значит, Баз так и сказал, мне нужна casta meretriх.

— Целомудренная блудница? — тут же перевёл Арсений.

— Да, сейчас эти яды просто уже не встречаются. А тогда отравления ими ещё умели лечить.

— Ты же сказал, что в этом тоннеле вы откопали целую алхимическую лабораторию? — подскочил Дэн. — Наверняка в ней что-нибудь найдётся.

— Подожди, я пытаюсь думать, — остановил его Арсений. — Киммерийские тени – это мелкораздробленный свинец. При сопрокосновении с раскалённым углем он начинает тлеть и превращается в жёлтую окись свинца. Это называется дракон пожрал свой хвост. Может тебе нужны какие-нибудь свинцовые примочки?

— Сень, она что синяк набила, старыми газетами его сводить? — развёл руками Дэн.

— Ладно, я знаю, одного крупного специалиста в этом деле. Ева, держись! Мы тебя вытащим! — и он уже почти исчез, но вернулся. — А почему старыми газетами? Прости, но Лулу ничего об этом не знает, как и я.

— У, как всё запущено, — покачал головой Дэн. — Раньше газеты печатали свинцовой краской, а теперь обычной сажей. Давай, умник! Ждём тебя!

Это было до безобразия глупо, но Еве действительно нужны были старые газеты, и Дэн знал единственное место, где он их видел.

— Вот уж не думал, что такая ерунда, а кому-нибудь сгодится, — говорил дед Мещерский, протягивая Дэну пачку самых старых и самых бесценных своих газет.

— Если всё не пригодится, я верну, — сказал зачем-то Дэн.

— Обижаете, доктор Дэн Майер! Я знаю цену архивам, но и цену здоровью тоже знаю.

Они мочили газеты в чистейшей альпийской воде и оборачивали Еве руку как компрессом. Газеты пачкали элитный австрийский текстиль, но заботливый персонала настойчиво менял его по два раза на дню.

Арсений с видом знатока толок в ступке золотой порошок, заботливо нацарапывая его с бесформенного куска столовым ножом и заставлял Еву вдыхать, как кокаин.

Она чихала, морщилась, вытирала слёзы, но после первого же сеанса ей стало лучше. А может Дэну показалось — он так сильно хотел, чтобы она поправилась.

Три дня подряд каждые четыре часа Арсений скрёб свой «философский камень», и она поправилась.

— Все твои старания пошли прахом. — сказала Ева Эмме, когда Дэн помог ей сесть в машину. — Все мышцы спали. — В доказательство она подёргала себя за джинсы. — Сваливаются!

— Не страшно, накачаешь! — махнула она рукой. — Дэн тебя откормит. У тебя там, кстати, дома даже бактерии, что живут под ободком унитаза повесились, так что не пугайся. Я не виновата, если что.

— И этих откормим! — сказал Дэн, выруливая с парковки.

За эти три дня, Ева, конечно, похудела, но всё же не настолько, как прошлый раз, когда тело её взяла на своё попечение Эмма.

Она жевала подсохший гамбургер в забегаловке в аэропорту, набивая щёки как маленькая и пачкаясь майонезом, и Дэн любил и эти её смешные щёки, и испачканный любопытный нос.

— А ты бывал когда-нибудь в Швейцарии?

— Считай, что побывал.

— Нет, Дэн, ну, серьёзно. По-настоящему, чтобы с экскурсиями, с фотографиями Женевского озера?

— По-настоящему не бывал. Только с одной болезной девицей, которая норовит, то пулю подцепить, то прикормить собой хищных бабочек.

— Да, ну тебя! — сказала она и махнула на него булкой с остатками соуса. — Ой!

На его рубашке расплывалось жирное пятно.

— Может застираем? — с виноватым видом Ева тёрла пятно салфеткой.

— Сиди уже, стиральщица! В самолёт меня пустят? Значит, и так сойдёт!

Он периодически смотрел на это неаккуратное пятно, пока они летели — оно было похоже на птичку — эмблему их шале, где они и провели эти дни вместе. Пускай не так, как представлял Дэн, но, главное, провели вместе.

— Знаешь, как называлась наша гостиница? — спросил он Еву.

— Что-то сказочное, кажется? — она сняла наушники.

— Последняя сказка, — перевёл Дэн.

— Как последнй приют? Символично, — улыбнулась она.

— Это если дословно. Там первое слово, употребляется в значении крайняя, то есть последняя в ряду, или может на этой горе, или к границе.

— Крайняя, это уже совсем перебор. Пусть будет последняя, — она взяла его за руку. — Последняя сказка! Она же первая, только с конца.

И она была у них, эта первая с конца сказка.

Глава 27. Щёлк! Щёлк!