Элегия для молодого лося

В дверях стояла сгорбленная троллеобразная фигура, облаченная в лохмотья. Лицо в рамке засаленных волос и бороды поблескивало от грязи и пота. Пористая кожа пестрела сапфировыми ростками, словно родинками. Косонен полагал, что жизнь в лесу сделала его нечувствительным к людским запахам, но от незнакомца горьковато воняло потом и прокисшей выпивкой, да так, что Косонена потянуло блевать.

Неизвестный прошел внутрь и выбрал столик напротив Косонена.

— Да ладно, все в порядке, — дружелюбно произнес он. — Тут гостей и так немного. Добрососедство не помешает. Saatana[2], это что у тебя, суп «Блабанд»?

— Угощайся, только немного, — настороженно отвечал Косонен, За эти годы он встречал некоторых оставленцев, но старался их избегать: у всех у них были свои причины остаться, и очень редко общие черты.

— Пасиб/ Добрососедство, ты гляди. А, да, Я Пера. — Тролль вытянул руку.

Косонен осторожно пожал ее, ощутив под кожей Перы странные колючие предметы. Это было как пожать перчатку с измельченным стеклом внутри.

— Косонен, Так ты здесь живешь?

— Не-ет, не здесь. Не в центре. Я сюда прихожу чего-нибудь стырить из домов. Но дома теперь реально умные стали. И жадные. Даже супа толком не сыщешь. В «Стокманне» меня вчера чуть не съели, натурально. Жизнь тут жестянка. — Пера качнул головой. — Но лучше, чем снаружи.

В его глазах появилось лукавое выражение. Интересно, ты остаешься здесь потому, что тебе так хочется, подумал Косонен, или потому, что файервол больше не выпускает?

— Значит, ты не боишься богов чумы? — спросил он громко, передавая Пере одну из разогретых консервных банок. Городской оставленец вылакал ее одним могутным глотком; запах минестроне смешался с другими компонентами.

— А чего их бояться? Они все померли.

Косонен изумленно уставился на Перу.

— Откуда ты знаешь?

— Голуби мне рассказали.

— Голуби?

Пера осторожно вытащил что-то из кармана драного пальто. Это Был голубь. Голубь с сапфировыми глазами и клювом, и перья тоже голубоватые. Существо зашуршало крыльями и забилось в руках Перы.

— Маленькие вы мои, — протянул Пера. — Ты с ними, верно, уже встречался.

— Да, — сказал Косонен. — Это ты послал того, который взорвал ту штуку, похожую на авто?

— Ну, соседи должны друг другу помогать, не? Пустое. Суп вкусный.

— И что они рассказали тебе про Богов чумы?

Пера осклабился; в его ухмылке недоставало многих зубов.

— Когда Богов тут заперли, они стали драться друг с другом. Не хватило силенок наружу вылезти, вот. Должен был остаться только один, как в Горце. Голуби мне иногда картинки показывают. Кровь, кишки, взрывы, наниты жрали людей. Но в итоге они все вымерли, до единого. Теперь это моя личная игровая площадка.

Значит, Эса тоже мертв. Косонена удивило, как резанула его боль от потери, даже сейчас. Лучше, чем так. Он сглотнул. Что же, сначала нужно выполнить работу. Нет времени тосковать. Потом подумаю, когда вернусь домой. Напишу стихи. И расскажу Марье.

— Ну ладно, — проговорил Косонен, — я тут тоже... на охоту вышел. Твои маленькие приятели случайно не находили? Оно такое, сияющее. Если поможешь, отдам тебе весь суп, какой у меня при себе. И лосятину. И потом еще принесу. Как тебе такое предложение?

— Голуби что угодно разыщут, — ответил Пера, облизывая губы.

Голубятник шагал сквозь городской лабиринт, как по своей гостиной, в сопровождении тучи химерических птиц. То и дело одна из них опускалась ему на плечо и склоняла клюв к уху, словно шепча что-то.

— Поспешим, — сказал Пера. — Ночью не так плохо, но днем дома молодеют и начинают мыслить.

Косонен потерял всякое ощущение направления. Карта города отличалась от запомнившейся ему по тем временам, когда он последний раз сюда выбирался, по старым людским временам. Он предполагал лишь, что направляются они примерно к собору в историческом центре, но уверен не был. Ориентироваться по измененным улицам было все равно что блуждать по лабиринтоподобным извилистым венам какого-то огромного животного. Некоторые здания утопали в чем-то вроде черной жижи — она капала, словно нефть. Иные срослись воедино, образуя органического вида структуры из кирпича и бетона, перегородили улицы, вздыбили тротуар.

— Мы недалеко, — сообщил Пера. — Они видели эту штуку. Она светится, как хэллоуинская тыква, так они говорят.

Он захихикал.

Янтарный свет файервола усиливался. А еще стало теплее, и Косонен вынужденно сбросил свой старый свитер из Похьянмаа.

Они миновали офисный центр, преображенный в спящий лик — бесполый, как у статуй острова Пасхи. В этой части города ощущалось больше жизни: бегали сапфироокие животные, с карнизов глядели тощие кошки. Косонен заметил лису, которая перебегала улицу: животное глянуло на них разок яркими глазами и шмыгнуло в канализацию.