Элегии и малые поэмы

        Так почему же письмо отстает от молвы, от которой

10   Знаю о Марсовых я в плуг запряженных быках,[110]

        И о мужах, что взошли на тобою засеянной пашне,

        Против которых тебе меч обнажить не пришлось,

        И о драконе, без сна сторожившем шкуру овечью.

        И о похитившей шерсть желтую дерзкой руке?

15   Если бы тем, кто верит с трудом, могла я ответить:

        «Сам он писал мне о том» — как я была бы горда!

        Впрочем, сколько бы муж не мешкал долг свой исполнить,

        Если твоей остаюсь, не о чем мне горевать.

        Но говорят, что с тобой приплыла из Колхиды колдунья,

20   Чтобы в обещанный мне брачной покой твой войти.

        Как легковерна любовь! Как хотелось бы верить, что мужа

        Я понапрасну виню в несовершенных грехах!

        К нам недавно приплыл из Гемонии гость-фессалиец;

        Чуть лишь ступил на порог, — спрашивать я начала:

25   «Как там мой Эсонид? Что он делает?» Гость мой смущенный

        В землю потупил глаза и не сказал ничего.

        С места срываюсь стремглав, на себе разрываю одежду,

        «Жив он? — кричу. — Или рок вслед призывает меня?»

        «Жив», — отвечает, но я с оробевшего требую клятвы,

30   Верить не смею, что ты жив, хоть свидетелем бог.

        Только опомнилась я, о делах твоих спрашивать стала;

        О медноногих быках Марса он мне рассказал,

        И о змеиных зубах, вместо семени брошенных в землю,

        И о взошедших из них вооруженных мужах,

35   Также о том, как погиб от усобицы строй землеродный,

        Днем одним исчерпав жизни отпущенный срок.

        Змей побежден; и опять, уцелел ли Ясон, я спросила;

        Верить надежда велит, верить мешает боязнь.

        Он же ведет свой рассказ, обо всем повествуя подробно,

40   И от искусных речей раны закрылись мои.

        Горе! Где клятвы твои? Где верность? Где право супруги?

        Факел, достойный зажечь лишь погребальный костер?

        Я не украдкой тебе женою стала: Юнона

        Брак наш скрепила, и с ней в пестром венке Гименей.

45   Нет, не Юнона, увы, не Гимен, а Эриния злая

        Передо мною несла факел кровавой рукой.

        Что мне минийцев отряд? На что мне Тритонии сосны?

        Кормчий Тифий, тебе что до отчизны моей?[111]

        Здесь ведь не пасся баран, золотою сверкающий шерстью,

50   И не на Лемносе был старца Ээта дворец.

        Я решила сперва — но судьба не к добру увлекала! —

        Стан чужеземцев прогнать с острова женским мечом.

        В битвах давно мужчин побеждать лемниянки привыкли;

        Надо бы жизнь защищать с войском отважным таким!

55   Но приняла я тебя, и в дом мой и в сердце впустила,

        Дважды здесь лето прошло, дважды зима для тебя.

        Третий созрел урожай, и, поднять паруса принужденный.

        Ты мне такие слова, полные слез, повторял:

        «Прочь увозят меня; но если дано мне вернуться, —

60   Мужем твоим ухожу, мужем останусь твоим.

        Пусть не погибнет и тот, кого под сердцем ты носишь.

        Пусть у зачатого мной будут и мать и отец».

        Так ты сказал, и от слез, что из глаз твоих лживых бежали,

        Больше ни слова не мог, помню я, вымолвить ты.

65   Ты последним из всех взошел на корабль свой священный:

        Выпуклый парус раздут ветром, и мчится Арго,

        Синяя никнет волна и под киль ложится летящий,

        Взор твой направлен к земле, в море мой взор устремлен.

        Башня стоит над водой, широко озирая просторы;

70   Мчусь на нее, и от слез влажны и щеки и грудь.

        Вдаль сквозь слезы гляжу, и, потворствуя жадному сердцу,

        Дальше обычного взгляд видит и сквозь пелену.

        Сколько было молитв, сколько было тревожных обетов!

        Ты уцелел, и теперь должно мне их исполнять.

75   Мне исполнять их? Зачем? Ведь плоды достались Медее!

        В сердце смешались больном яростный гнев и любовь.

        В храмы нести ли дары? Ведь живым я теряю Ясона, —

        Как за ущерб мой пролью кровь благодарственных жертв?

        Я никогда не была спокойна — вечно боялась,

80   Как бы гречанку тебе в жены не выбрал отец.

        Были гречанки страшны — а соперницей варварка стала,

        Враг нежданный нанес рану смертельную мне.

        Не красотою ее, не заслугами был покорен ты —

        Силой заклятий и трав, срезанных медным серпом.

85   Сводит насильно она луну с пути кругового,

        Может и солнца коней тьмой непроглядною скрыть,

        Воды извилистых рек и потоки легко остановит,

        С места заставит шагнуть дикие камни и лес;

        Бродит между могил, распустив и одежду и космы,

90   Ищет на теплых кострах кости, что надобны ей;

        Может и дальних заклясть: восковую проколет фигурку —

        Печень несчастному вмиг тонкое жало пронзит;

        Есть и такое, о чем мне лучше не знать; но не зельем —

        А красотой и душой должно любовь добывать.

95   Как ты можешь ее обнять молчаливою ночью,

        С нею остаться и спать, не опасаясь беды?

        Впрячь удалось ей в ярмо и тебя, как быков медноногих,

        Был и ты укрощен тою же силой, что змей.

        Хочет к тому же себе приписать она подвиг минийцев,

100 Стала преградой теперь мужниной славе жена.

        Да и народ убедить приверженцы Пелия могут

        В том, что лишь зелья ее вам подарили успех:

        «Не Эсонид — Ээтова дочь, фасийская дева

        Фрикса овцы золотой шкуру сумела добыть».

105 Ропщет отец, увидав из страны студеной невестку,

        Мать недовольна тобой, — можешь спросить у нее.

        Пусть Медея себе с Танаиса[112] мужа отыщет,

        Или со скифских болот, иль из Колхиды своей!

        Непостоянный Ясон, сам ты легче весеннего ветра, —

110 Вот почему так легки все обещанья твои.

        Мужем моим ты отплыл, чужим ты мужем вернулся,

        Я же осталась твоей, как при отплытье была.