Элеанор Ригби

— Они получат знак?

Джереми распластался на постели, вытянув руки по швам, будто прыгал в воду солдатиком.

— Да, получат.

— И что же это?

— Совсем не то, на что надеялись бедолаги. С неба к ним спускается веревка.

— Веревка? К чему она крепится?

— Не знаю. Подожди-ка, это больше похоже на трос. С кукурузника. И к ней что-то привязано. Веревка зависла над дорогой в нескольких шагах от фермеров. Люди подходят ближе.

— Что там?

— Кость.

Мне стало жутко. Такое чувство, будто меня накрыло тенью пролетающего самолета.

— Это сложная человеческая кость, ключица с плоским кончиком и заостренной частью. А вот и другая спускается, тазовая. Ой, сколько веревок посыпалось! И все — с жуткими «побрякушками». Кости клацают, ударяясь друг о друга, точно китайская «музыка ветра».

— Тебе страшно?

— Нет.

— А фермеры напуганы?

—Да. Они пятятся от костей. Поняли послание: несчастные покинутые людишки, никому до вас теперь нет дела, вы одиноки и заброшены. Они перестали быть людьми — это куклы, пугала, манекены. Их единственное спасение — проникнуться верой в голос, который их предал.

Это было финальное видение Джереми. Впоследствии проскакивали кое-какие фрагменты, но рассказ о земледельцах так и остался единственной законченной историей; жаль, что я так и не узнаю, какая же участь их в конце концов постигла.

— Хочешь крекеров? Может, супчика попозже?

— Звучит заманчиво.

— Я выскочу на минутку в магазин. Скоро буду.

В ту ночь простуда перешла в грипп. К рассвету понедельника у сына развился жесточайший бронхит, и в обед я повезла его в больницу. На дороге было тесно, как в нашей конторе со стеклянными переборками.

Джереми положили на койку и каким-то подобием пылесоса буквально отсосали слизь из его легких. До сих пор не могу забыть скучающего лица медсестры, точно она прибиралась в опостылевшей каморке. Я никогда раньше не находилась рядом с больным человеком, и мне пришло в голову, что, наверное, такое выражение лица уместнее всего при уходе за пациентом. Как бы там ни было, я знала, что придется на некоторое время отпроситься с работы, и безотлагательно позвонила Лайаму.

Потом зашла в магазинчик сувениров, прикупила журналов и жевательной резинки, поднялась к Джереми и села у постели. К концу дня в мыслях у него прояснилось.

— Черт, вот невезуха. Опять я здесь.

— Так уж вышло.

Он обвел комнату сердитым взглядом, будто его оставили в школе после уроков, а затем посмотрел на меня.

— Это серьезно?

— Врачи не могут сказать, что у тебя было: простуда или грипп, но заболевание перешло в воспаление легких, и вот ты здесь.

Он снова посмотрел на стены, а потом уставился в потолок.

— Слишком жесткий матрас; могли бы подстелить четырехдюймовый слой полиуретана. Интересно, чем его опрыскивают для дезинфекции?

Я сказала:

— Хорошо хотя бы он откидывается вверх.

— Я совсем забыл. А где кнопка? — Пульт лежал под рукой, и я подала его Джереми. Тот начал возиться с постелью, как Уильям когда-то играл со стареньким набором гоночных автомобилей. — Ну вот, теперь хоть похоже на матрас.

— Вообще-то, Джереми, это самый настоящий «комплекс для сна», — ласково пошутила я.

— Когда выберусь отсюда, буду вести бизнес исключительно с учреждениями. Вот где золотое дно.

— Даже так?

— Да. Теперь концепция крепкого здорового сна уже не мое личное дело.

Через час Джереми потерял сознание и пролежал так несколько дней, приходя в себя и снова погружаясь в ли хорадочное забытье. Он смотрел на меня, хотя я до сих пор не уверена, узнавал ли. Что мне довелось пережить!

К следующим выходным Джереми смог вернуться домой, но вот двигательные функции сильно нарушились. Он дрожал, замирал и с трудом удерживал в руках даже ложку. Я была для него матерью и нянькой, пришлось привыкать к тому, что он не только мой сын, а еще и взрослый мужчина.

Несколько дней спустя у Джереми случился рецидив: его охватил злостный, отвратительнейший грипп. Бедняга горел и метался в поту; он взмок, как подмышки у гориллы, им словно полы мыли в борделе, будто… не знаю, добавьте сюда первую же омерзительную метафору, какая придет вам в голову. Я целыми днями не отходила от кровати, отирала ему пот со лба и делала все, что полагается хорошей сиделке. Практических навыков по этой части почти не требовалось; должно быть, умение ухаживать за больными заложено в нас природой, как у птиц — умение строить гнезда.

Заботиться о человеке — занятие не из простых, утомительное и все же не тягостное. Бывает, ты дома одна, и вдруг раздается какой-то шорох; замираешь и вслушиваешься, не повторится ли необычный звук. С больными — похоже; только тут постоянно находишься в неком умственном ступоре, тонко подмечая изменения в самочувствии опекаемого.

Как-то раз Джереми попробовал нанести пару безжизненных мазков на красную стену в кухне, но я отправила его обратно в постель.

Когда ему становилось легче, он пытался развеять меня и задавал глупые вопросы.

— Мам, а почему вода не имеет вкуса?

— Потому что мы сами состоим из воды, вот почему.

— Мам, а почему так приятно, когда есть деньги?