Элеанор Ригби

Пока ребенок развивался в утробе, у меня не было ни малейших сомнений, что с ним придется расстаться. Многие женщины воображают себе умильные пальчики и пушок на голове будущего чада. Я же соображала, как бы поскорее родить, уложить младенца в ящик из-под молока и оставить на ступенях церкви на Тэйлор-Уэй. Глупо, но все же я надеялась, что схватки начнутся рано утром, я смотаюсь в лес у муниципального водораздела, благополучно разрожусь и занесу ребенка в церковь, чтобы поспеть домой к обеду.

Мечтать не вредно.

Схватки начались в конце августа, во вторник. Отец сидел в своей комнате и слушал приемник, а мы с матерью смотрели телевизор. Вдруг я ощутила сильнейший спазм — в жиз-ни такого не было: будто земля сотряслась. Мать взглянула на меня и спросила:

— Чего ты?

— Спазм.

— Хм, какие-то спазмы себе придумала…

— М-м. — Я держалась изо всех сил: хладнокровие мне еще ой как понадобится. Надо взять родильные принадлежности, которые я заранее подготовила и уложила в желтый пластмассовый ящик, с какими ходят молочники: одеяла, содовую воду, аспирин, женские прокладки и, отдельно, в полиэтиленовом пакете чистое одеяло для младенца.

— Что ты ела?

— Ничего. Только обедала со всеми. И немного клубники.

— А клубника, конечно, местная?

— Да. Девчонка угостила из фургончика за углом.

— Да они ягоды в сточной канаве полощут.

— Ничего подобного.

— Не вини в своих коликах мой обед. Я тут ни при чем.

— Разве я кого-то обвиняю?

Мы опять уставились в телевизор. Я уже собиралась тихонько выскользнуть из комнаты, как меня снова шарахнуло. Так бывает, когда в дерево влетишь на велосипеде. Да уж, в таком состоянии о прогулке до леса можно забыть. На что ты надеялась, дуреха?

— Нет ведь, обязательно надо было наесться немытой клубники.

— Отвези меня в больницу.

Мать повернулась ко мне. Я не слыла ни паникершей, ни симулянткой. Так что просто отмахнуться матушка не могла.

— Хорошо. Одевайся.

Поездка была напряженной. Отец ни о чем не догадывался, а мать сразу просекла, что дело не чисто.

— Лиззи, ты что-то не договариваешь.

— Потом, мама. — Нервный припадок в машине — это уж слишком. Мать всю дорогу закидывала удочку, но я с ней не церемонилась. Пока терпимо; может, и дальше как-нибудь продержусь.

Ночка выдалась долгой, хотя в те времена больницы финансировались лучше и персонал был отменный. Меня отвезли в свободную палату (всего через две от той, где много лет спустя я повстречалась с Джереми) и стали заполнять анкету. Мать все твердила про немытую клубнику, сталкиваясь в коридоре с прохожими. Вошел дежурный врач, поздоровался, задал пару вопросов, поглядел, пощупал и скомандовал: «В родильное отделение, быстро».

Я пожала плечами, и меня укатили.

Видели бы вы ее лицо!

Джейн приехала через полчаса после звонка, и все это время Джереми почти не разговаривал. Мы с Лесли не знали, что и думать. Обе пеняли на наркотики. Наконец сын сказал:

— Отлегло: вижу левым глазом. И наркотики тут ни при чем.

— Да? А что же тогда?

— У меня… не могу сказать. Язык не поворачивается.

— В смысле?

— Обождите, скоро придет Джейн.

Мы сидели в гостиной среди кассет с грустными фильмами, пили кофе и ждали.

И вот появилась та самая Джейн. Подспудно я готовилась к встрече с воинственной мужеподобной дамочкой или варваршей с небритыми подмышками. Когда же я открыла, в дверях стояла приличного вида девушка в синей спортивной куртке, с приятным овалом лица и миловидной улыбкой. На вид я бы дала ей, пожалуй, чуть больше двадцати. Такие обычно заводят умниц-колли и собирают подписи против жестокого обращения с животными.

— Меня зовут Джейн.

— Я Лиз.

— Где он?

— Там, в комнате.

Я с облегчением вздохнула. Девушка села рядом с Джереми и коснулась его лица. Он положил руку на ее ладонь и сказал:

— Прости, что так вышло.

И тут же заснул, будто повинуясь жесту гипнотизера. Я совсем отчаялась: мне было необходимо узнать, что с ним происходит. Однако вместо того чтобы все прояснить, Джейн сама стала задавать вопросы. Ее интересовало, как мы с ним связались и как он оказался у меня в квартире. Наконец, удовлетворившись моими ответами и поняв, что я отношусь к ее другу с самым искренним участием, Джейн ответила:

— У него рассеянный склероз.

— Хм, вот, значит, как…

— Я вижу, для вас это пустое слово?

— Кто его знает.

Лесли подкинула гипотезу:

— А-а, это, наверное, когда считают с невероятной скоростью?

— Нет, другое.

Я поинтересовалась:

— Надо думать, случай серьезный?

Джейн кивнула:

— Да.

— Насколько все плохо? — поинтересовалась сестрица.

Гостья не спешила отвечать.

— А можно кофе?

Я налила ей чашечку.

Мы не знали, с чего начать, но затем разговор быстро перешел в медицинское русло. Краткости ради скажу, что рассеянному склерозу, как и Риму, посвящено много страниц в Интернете.