Экзотики

— Да-съ, все ваше состояніе пойдетъ на уплату или, вѣрнѣе сказать… извините — уже пошло на уплату…

— Какъ пошло? — пробормотала Эми.

— Да, Любовь Борисовна. Вы разорены. У васъ ничего нѣтъ. Въ этомъ все дѣло.

— Какъ нѣтъ? Какъ же нѣтъ? — шептала Эми черезъ силу.

Она отлично поняла все, какъ еслибы всегда занималась такими дѣлами, и спрашивала зря… машинально. Наступило молчаніе. Князь сидѣлъ передъ ней, опершись локтями на колѣни и опустивъ глаза.

— И спасти нельзя? — вымолвила Эми нѣсколько громче и хрипливо.

— Вотъ за этимъ меня князь и прислалъ! И нельзя, и можно! Надо ввести очень большія деньги, и тогда черезъ нѣсколько времени, быть можетъ, все придетъ къ тому же концу — къ потерѣ. Или же будетъ спасено. Если вы знаете, что такое эта игра, то должны знать, что бумаги поднимаются и опускаются. Если удержать бумаги, купленныя Владиміромъ Ивановичемъ, за собой, внеся извѣстную сумму, то черезъ извѣстный срокъ потери, можетъ, не будетъ.

— Стало быть, надо достать эти деньги? — воскликнула Эми. — Надо ихъ занять, въ Парижѣ или въ Россіи занять и уплатить!

— Любовь Борисовна, занять негдѣ. Велика сумма. Никто ея, ни въ Парижѣ, ни въ Россіи, безъ обезпеченія не дастъ. Никакихъ средствъ спасенія, однимъ словомъ, не остается. Черезъ два, три дня у васъ не будетъ тысячи рублей въ годъ. Если хотите, даже и ста рублей въ годъ не будетъ — ничего не будетъ. Это — полная нищета.

Эми закрыла лицо руками и сидѣла блѣдная, какъ полотно.

— Есть средство, Любовь Борисовна, — началъ князь, заикаясь:- есть на свѣтѣ человѣкъ, который настолько глубоко и давно привязанъ къ вамъ, что готовъ не только жертвовать своимъ состояніемъ, но хотя бы и своей жизнью. Вамъ стоить сказать одно слово, и этотъ человѣкъ явится на помощь и постарается спасти ваше состояніе. Если удастся, — слава Богу. Если не удастся, онъ потеряетъ почти треть своего. Если ба вы согласились сдѣлать меня счастливымъ, то, конечно, я былъ бы счастливъ… За счастіе назвать васъ своей подругой, я какъ счастливѣйшій…

И князь началъ путать, повторяя:

— Счастливъ, счастье, счастливѣйшій…

Эми, склонившись на своемъ креслѣ, сгорбившись и осунувшись, сидѣла, съ трудомъ соображая и связывая свои мысли. И, наконецъ, на повторенный три раза вопросъ, взволнованнымъ голосомъ она отвѣтила тихо:

— Дайте мнѣ подумать немного; завтра я дамъ вамъ отвѣтъ… Ну, послѣ-завтра…

— Бога ради, Любовь Борисовна, — вскрикнулъ Соколинскій, — скажите теперь, на что я могу надѣяться!

И онъ схватилъ ее за обѣ руки.

— Не знаю… Дайте подумать… Совсѣмъ не знаю…

— Я буду надѣяться! Я буду надѣяться! — повторилъ Соколинскій, и, поцѣловавъ обѣ руки Эми, онъ схватилъ шляпу и быстро вышелъ изъ гостиной. Когда онъ достигъ гулянья и сталъ ходить по широкому, тѣнистому, но коротенькому бульвару взадъ и впередъ, то прохожіе — туземцы и иностранцы — приглядывались къ нему и оборачивались. Соволинскій имѣлъ видъ или подпившаго человѣка, или же просто сумасшедшаго изъ категоріи веселыхъ.

Какой-то важный, толстый французъ, шедшій по гулянью съ подругой и кучей дѣтей всѣхъ лѣтъ, пріостановился и выговорилъ чуть не въ лицо князя:

— En voila un… pistolet!..

Князь увидѣлъ, услыхать, понялъ и, разсмѣявшись, отправился въ гостинницу.

— Уже давно, кажется, на меня всѣ таращатся! — вымолвилъ онъ. — Да авось! Даже, пожалуй, навѣрное. Вѣдь она «на улицѣ»… А я въ концѣ концовъ ничего не потеряю. Черезъ полгода эти, какъ онъ ихъ, чортъ, называтъ, непремѣнно поднимутся. Надо будетъ только опять скакать въ Россію и доставать тысячъ полтораста, двѣсти — чистоганомъ!

Въ то же время Эми только повторяла тѣ слова Соколинскаго, которыя, все объяснивъ, поразили ее. «Черезъ два-три дня ста рублей не будетъ… Нищета. Никакихъ средствъ спасенія нѣтъ».

Мысли ея путались, и только понемногу овладѣла она собой.

Разумѣется, сраженная извѣстіемъ, она рѣшила тотчасъ же скрыть все отъ баронессы Герцлихъ. Ей не хотѣлось изъ самолюбія, чтобы кто-либо зналъ, при какихъ условіяхъ она согласилась выйти замужъ… если она согласится. Насильно! Изъ-за спасенія состоянія. Изъ-за боязни нищеты.

Хотя по натурѣ и по воспитанію Эми была совершенно непрактична, но, однако, могла, конечно, сразу понять, что такое «очутиться на улицѣ».

Сколько разъ когда-то приходилось ей съ матерью толковать о томъ, что вдругъ ея отецъ потребуетъ развода, дастъ имъ маленькій капиталецъ, какъ подачку, и онѣ останутся почти на улицѣ. При этомъ покойная Анна Ивановна постоянно твердила:

— «Я скоро умру, мнѣ все равно. А тебѣ что же? Въ гувернантки идти?»

Боязнь очутиться въ такомъ положеніи, за послѣдній годъ жизни Скритицина, являлась у его жены и дочери довольно часто. И теперь эти же опасенія и эти же мысли являлись у Эми не въ первый разъ. Разница была та, что теперь она была совершенно одна. И вдобавокъ, по словамъ Соколинскаго, ей приходилось очутиться не почти, а совсѣмъ на улицѣ.