Во всем же остальном, как исчерпывающе точно сказал Луишу-Бернарду капитан Ашсенсиу, еще в Лиссабоне, на Сан-Томе не было, практически, ничего. Ни единого автомобиля и, что вполне логично, ни одного метра, на всем острове, того, что можно было назвать словом
Его охватила тоска человека, которому суждено на три года запереть себя на небольшом острове, затерянном в просторах океана, в окружении девственных джунглей, где все обещало быть до отчаяния одинаковым и монотонным каждый божий день. По какой-то особой причине, до самого последнего времени, еще каких-то лет сорок назад, Сан-Томе являлся колонией, куда, в наказание, ссылались самые отпетые негодяи королевства. Вряд ли для предстоящего ему губернаторства можно было подыскать тюрьму лучше и совершеннее, чем эта…
VI
«Заир» бросил якорь в заливе Ана Шавеш, напротив города, примерно в пятистах метрах от пирса, защищающего городскую набережную от вод Атлантики. В столице острова, Сан-Томе, не было ни порта, ни причала, к которому можно было бы пришвартоваться. Таким образом, груз и пассажиры доставлялись на сушу плоскодонными лодками на веслах, которые, когда море было неспокойным, превращали этот короткий путь до берега в наполненное приключениями путешествие по океанским просторам.
Луиш-Бернарду, как и остальные пассажиры и члены экипажа, стоял у борта корабля, созерцая город и заметное оживление, которое охватило ту часть набережной, где происходила высадка. «Заир» поприветствовал землю тремя пронзительными гудками, которые должны были слышать на всем острове, передав тем самым традиционное для таких случаев сообщение: «Губернатор на борту». Земля ответила такими же тремя сигналами из района расположения Капитании, а также шестнадцатью выстрелами из крепости Святого Себаштьяна. После этого можно было уверенно сказать, что в сторону пирса начал выдвигаться весь город.
Сорок первый губернатор Сан-Томе и Принсипи и Сан-Жуан Батишта де-Ажуда лицезрел этот спектакль со смешанным чувством очарования и тоски. Он собрал свои чемоданы, передоверив их стюарду, и приготовился к торжественной и помпезной высадке на берег, как того требовали обстоятельства. Город был весь перед ним: по левую руку располагался Дворец правительства, самое заметное, величественное сооружение, возвышавшееся над большой площадью, которая казалась самым просторным местом в городе, может, даже чересчур. Впереди, вдоль главного проспекта, покачивались на ветру пальмы. Наверное, именно они, раньше всего другого напоминали вновь прибывшему, что он находится в Африке, хотя и посреди океана и на самой линии экватора. В глубине, тем не менее, типично лузитанские черепичные крыши домов говорили ему о том, что он на португальской земле. Чувствуя себя сдавленным со всех сторон и поглощенным окружавшей его атмосферой, Луиш-Бернарду был глубоко тронут этим видом и странным образом ощутил себя в родном месте. Он был опьянен исходящим от земли густым, удушающим запахом хлорофилла, почти парализован мутной влажностью воздуха и встревожен гулом ожидавшей его толпы. Он посмотрел на часы, показывавшие двенадцать тридцать две. «На час меньше, чем в Лиссабоне», — подумал он про себя, сразу же постаравшись отвлечься от нахлынувших мыслей. Глубоко вздохнув, он осмотрелся вокруг, увидев далеко впереди себя пропадающие в густых облаках горы, посмотрел назад, туда, где голубизна океана сливалась с теряющимся вдали горизонтом, и тихо произнес, будто бы читая про себя строчку из стихотворения: «Мне это еще понравится. Я это еще полюблю!»