Экватор

Вопросов в голове Луиша-Бернарду было слишком много, и каждый из них приводил к неоднозначному ответу. Иногда возникало ощущение, что все сводилось к витиеватости юридических формулировок, игре слов и к неуловимым искажениям понятий, которые изначально не должны были вызывать сомнений. Но усталость, вялость, умственная апатия постепенно брали над ним верх и потихоньку завладевали его умом по мере того, как он приближался к концу своего путешествия, и к тому моменту, когда, вроде бы, все, наоборот, должно было стать максимально ясным и понятным, Луиш-Бернарду был охвачен каким-то разжижением рассудка и плоти, будто бы жара, влажность, усталость от путешествия и непривычность всего окружающего не позволяли ему разглядеть то, что там, в Лиссабоне, среди друзей, в разговорах за кофейным столиком и в обсуждении газетных новостей ему казалось таким кристально четким и очевидным. Луиш-Бернарду всегда был и останется, какая бы судьба его ни ожидала, человеком сложившихся твердых убеждений относительно того, что он считал для себя главным: он был против рабства, за колонизацию, но современными и цивилизованными методами. Только это, по его глубокому убеждению, во вступившем в свои права двадцатом веке гарантировало право на владение тем, что когда-то было открыто или завоевано. Он верил, что, как записано в американской конституции, все люди рождены свободными и равными, и что только ум, талант и труд — ну и, может, еще везение — могут по праву отличать их друг от друга. Именно это, а не сила, произвол и бесчестие. Но, спрашивал он сам себя: что же на самом деле так волновало Англию — рабовладение как таковое или же просто защита ее собственных коммерческих интересов в колониях? Действительно ли англичане, французы и голландцы обращались с неграми лучше, чем португальцы, или все это было чудовищным лицемерием, при помощи которого более сильный диктовал более слабому свои правила?

Луиш-Бернарду имел в своем распоряжении еще несколько дней для того, чтобы над этим поразмышлять. «Заир» продолжил свой курс вдоль ангольского побережья, пришвартовавшись к полудню в Бенгеле, пройдя по траверсу Мосамедеш и потом, повернув на Запад, взял, наконец, курс на острова, конечную цель путешествия. Долгие и монотонные часы плавания вдоль побережья Анголы дали ему представление о том, насколько другой и огромной, по сравнению с Сан-Томе, была эта земля. Ее площадь составляла миллион двести сорок шесть тысяч семьсот квадратных километров против восьмисот тридцати четырех, приходившихся на Сан-Томе, и ста двадцати семи — на остров Принсипи. На этих двух маленьких клочках земли на экваторе жили всего-навсего сорок пять тысяч негров, почти все привезенные из Анголы, и около полутора тысяч белых, из них примерно тысяча триста на Сан-Томе и не более двухсот на Принсипи. Из этого количества, по прикидкам Луиша-Бернарду, пять сотен руководили и управляли работой на плантациях, другие две сотни принадлежали к администрации, относились к полиции и военным, и примерно триста человек были коммерсантами, служителями церкви и работниками в других сферах. Оставшиеся были женщины и дети. Ангола, в свою очередь, имела полмиллиона жителей, согласно переписи, проведенной только в прибрежных округах — Луанда, Лобиту, Бенгела и Мосамедеш — плюс сложно поддающееся подсчету количество жителей огромных, большей частью не исследованных внутренних районов страны, наверное, еще два миллиона.

Конечно, проблемы этих двух заморских провинций отличались друг от друга. В то время, как богатство Анголы было довольно разнообразным, Сан-Томе зависел целиком только от двух продуктов — кофе и какао, годовой объем производства которых составлял около тридцати тысяч тонн. Это было больше, чем производила Аккра[27], с ее восемнадцатью тысячами тонн, и Камерун — с тремя тысячами. Больше выдавал только бразильский штат Баиа, тридцать семь тысяч тонн в год, однако качество культур, производимых там, было ниже, чем на Сан-Томе. Главное же различие между Анголой и Сан-Томе заключалось в том, что одна из этих стран имела многообещающие перспективы и богатства, которые еще предстояло расследовать и освоить, а другая уже нашла свою «жилу». И это, по сути, единственное природное богатство позволяло ей быть, в целом, самодостаточной и успешно развивающейся колонией.