Экстр

Ягненок, чуя близость Данло, попытался поднять голову и посмотреть на него, но не смог из-за обматывавшего его шнура. Данло, протянув к нему руку, потрогал мягкую шерстку у него на шее. Ягненок заблеял что есть мочи, дрожа и напрягаясь в своих путах, и изловчился взглянуть на Данло ярким черным глазом. Он был совсем еще малыш — Данло чувствовал это, гладя его по голове и осязая его вибрирующее от блеянья горло.

Возьми нож, мой милый, нежный Данло.

Данло посмотрел на этот нож и на кучу сухого плавника, а потом, в десятый раз, на ягненка. Как оказалось все это здесь, на природном скальном алтаре, обнажающемся только во время отлива? И откуда взялись в доме на берегу мебель и шкуры, фрукты, кофе и хлеб? Скорее всего Твердь держит на этой планете роботов, которые действуют согласно Ее программам и планам. Первейшая задача богини — манипулировать материей, а стало быть, эта богиня, даже если Она размером с туманность, должна иметь человеческие руки для манипуляций с кусками дерева, ножами, ягнятами и прочими одушевленными предметами.

Возьми нож и убей ягненка. Ты знаешь, как это делается. Ты должен вскрыть ему горло и выпустить кровь по скале в океан. Я жду, и все потоки жизни должны стекать в меня.

Нож при неярком свете блестел, как серебряный лист.

Данло дивился безупречной симметрии его лезвия, обе стороны которого плавно сходились к невероятно тонкому острию. Ему хотелось потрогать это смертельное алмазное острие, но он не мог.

Возьми нож, мой воин-пилот. Ты должен вырезать у ягненка сердце и принести мне жертву всесожжения. Я голодна, и все живое должно лететь в мой огненный зев, как мотыльки в пламя.

Данло перевел взгляд с немыслимого ножа на небо. Клонящееся к закату солнце в этот миг пробилось сквозь тучи и озарило косым лучом скалы, Данло и нож. На мгновение клинок стал красным, словно его только что вынули из какого-то адского горна. Если к нему притронуться, он обожжет руку, подумал Данло. Кожа обуглится, и страшный огонь побежит вверх по руке, пронизывая все тело невыразимой болью, пожирая его, сжигая заживо.

Ты хочешь умереть сам? Каждый воин должен либо убивать, либо быть убитым, и ты тоже.

Данло смотрел на нож, такой красивый, желая и не смея прикоснуться к нему. Смотрел на алтарь, на дрожащего ягненка, на Соборную скалу и темный океан за ней. Он вдруг заметил, что смотрит на запад, и вспомнил то, что знал с детства.

Мужчина, учили его, должен спать головой на север, мочиться на юг, а все торжественные церемонии проводить, обратившись на восток. Но умирать он должен лицом к западу. Когда приходит его время — правильное время, — он должен испустить свой последний вздох, обратившись лицом к западному небосклону. Лишь в этом случае его анима, выйдя из его уст, сольется с диким ветром, который есть жизнь и дыхание моря.

Убей ягненка иди приготовься умереть сам.

Данло не отрывал глаз от ножа, но не мог взять его в руку.

Неужели Твердь действительно верит, что он нарушит обет ахимсы только из-за того, что она грозит ему смертью? Он просто не мог нарушить это глубочайшее из обещаний, данных им самому себе, — и знал, что не сделает этого. Он стоял на этой голой скале целую вечность, а может быть, только мгновение, и смотрел, как солнце играет на ноже, будто огонь. Жизнь значила для него все и в то же время ничего — чего стоит жизнь, если ты живешь в постоянном страхе ее потерять? Нет, не возьмет он этот нож. Он будет стоять здесь под крепнущим ветром и грозовыми тучами, находящими с моря. Будет стоять, пока море, поднявшись, не зальет его легкие ледяной водой или пока молния, ударив с небес, не прожжет его насквозь. Твердь должна как-то повелевать небесным электричеством — скажем, посредством мысли; и когда Она в конце концов разгневается, то поднимет свою невидимую руку и сразит Данло насмерть.

Ты готов умереть, и это благородно. Но жить труднее, чем умереть, — готов ли ты жить? Если ты возьмешь нож и убьешь ягненка, я верну тебе твою жизнь.