Экспроприатор

— Продолжать ждать. — Тихий ровный приказ, так и глядя в камин.

У меня в горле пересохло совсем и сердце пробивало грудную клетку. Обернулась на грузин. Они напряженно смотрели на Влада.

Казаков потянулся к журнальному столику, ткнул сигарету в пепельницу и подкурил новую на этот раз глубоко затягиваясь. Откинулся на спинку и повернул ко мне лицо. Глаза в глаза. Его лицо абсолютно непроницаемо, взгляд вроде бы спокоен, но на дне карих глаз сквозит напряжение.

Безотчетно. Безотчетно совершенно коснулась пальцами его кисти лежащей на бедре. Он прикрыл глаза и отвернул лицо.

Пальцы переплел на секунду. На одну лишь. У меня электрический разряд по коже, он затянулся.

— «Рио» сбросили. — Сосредоточенный голос девушки.

— Разбивайте. — Его без эмоций.

Поднялся и пошел к столу, где сидели напряженные донельзя грузины.

Взял бутылку и пригубил прямо из горла. Со стуком поставил на столешницу и смотрел прямо на прозрачное стекло, не отпуская горлышко пальцами. Минуты тянулись. Нервы. В теле. До предела.

Девушка снова подала голос в котором чувствовался тихий оттенок торжества:

— Сделано.

Секунда и облегченный выдох прокатился по комнате. Я смотрела на Влада, глядящего на бутылку. Уголок губ едва заметно приподнялся. На мгновение.

Он повернул голову к девушке:

— Зачищай хвосты.

— Уже. — Улыбаясь, отозвалась она, быстро щелкая по клавишам и подавая малопонятный знак сидящему напротив нее брюнету, не отрывающему взгляда от монитора, но быстро покивавшему.

— Казаков, дорогой… — потрясенно выдохнул Коба, глядя на него ошарашенными глазами. — Брат… Влад… — он покачал головой и прикрыв глаза громко рассмеялся. Встал с дивана и крепко его обнял, а потом взял широкими ладонями за голову, глядя на него в восхищении.

— Ты еще меня облобызай. — Рассмеялся негромко, мягко отстраняя радостного грузина. — Этап завершающий: Коба, ксивы где?

Коба повернулся к другому грузину, сидящему с краю дивана и что-то ему сказал на родном языке, тот быстро поднялся и вышел.

Люди из-за стола под окном тоже торопливо начали подниматься и собираться. Я прикусила губу, протяжно выдыхая, впитывая кожей разряжение атмосферы и наивно пытаясь усмерить галоп сердца.

На фишки и деньги легла стопка паспортов и банковских карт. Вокруг Влада собрались все присутствующие, одевая верхнюю одежду. Он пригубил виски, глядя на паспорта и карты которые разбирали люди и негромко произнес:

— Так, сейчас я напоминаю вам, а вы, как выйдете, напоминаете тем, кто уже на низком старте: ксивы светить аккуратно, а не как в тот раз. Понятно, Юра? — холодный взгляд на мужчину напротив. — Зубы все себе вставил? Мозг включай, я больше не хочу в гипсе ходить. — Перевел взгляд на стол и снова пригубил. — В банках на Суханова и Дмитриевском снимать мало, они меченные. К банкоматам в «Радуге», «Армаде» и этом еще… как его там… короче, молл на Кирова, не подходить вообще. Большую часть снять по области. Сначала в банках, потом только в банкоматах, правила помним. Машинами тоже не светить, особенно тебя касается, Ален. — Девушка, натягивающая шапку вздрогнула и кивнула. — Амир, — взгляд на молодого грузина рядом с Кобой, — маякни моим бестолачам, чтобы с первой партией тут были. — Дождался кивка Амира, и довольно прицокнув языком, усмехнулся. — Ну, с богом, орлы.

Люди стали покидать квартиру, Влад прикрыл глаза и пригубил бутылку. Ушли почти все кроме Кобы и еще одного грузина. Казаков бросил на меня взгляд и кивнул на диван, куда садился сам. Я на ватных ногах пошла.

Они разыгрывали партию, шутили, негромко смеялись. Где-то с час. А потом началось. Сначала приехал Спасский, потом Руслан. С сумками. Полными нала.

Влад развалился на диване, положив правую руку на спинку над моими плечами и, вытянув длинные ноги, курил и прищурено смотрел, как заносят сумки. Много сумок. Руслан и Спасский с еще парой человек оккупировали широкий стол под окном и вели подсчет.

Стрекот аппаратов для счета денег, щелчки резинок по пачкам. Алкоголь и дым сигарет под потолком.

Они все несли, а он все смотрел. Лицо непроницаемо, затяжка, задержка дыхания и протяжный выдох с одновременным прикусом губы.

Здесь не было торжества. Ликования. Восторга.

Это не в первый раз — внезапно поняла я.

Здесь было его тихое упоительное удовлетворение и его задумчивый взгляд на сумки в паре метров от него. Я не могла смотреть на них. Сидела рядом, скрестив на груди руки. Не на показ, что у меня неудовольствие. Потому что страшно было. Это было очень страшно видеть столько нала. И сумки все заносили.

Меня медленно начинало подташнивать. Я знала. Я уже понимала. Вот это, под его ногами, результат его работы. И мне страшно. По животному дикий ужас от понимания, что он еще может сделать. Что он может сделать со мной. Нет ничего невозможного — тихо поют эти гребанные сумки едва не рвущиеся от содержимого.

Он закурил вторую, когда сумки кончились. Взгляд все туда же, все так же глубоко задумчив, оценивающий, не моргающий.

Тишина в квартире, никаких разговор, только шелест купюр, удар резинок по пачкам, стрекот машинок и шуршание ручек по бумагам.