Эксперт по турбулентности

В такие моменты вы полностью теряете над собой контроль. Вы не можете сделать ничего более конструктивного, кроме как дважды проверить свой ремень безопасности в тот момент, когда тарелки и бутылки гремят на кухне, дверцы багажных полок хлопают над головой, дети кричат, ваш дезодорант не справляется с потоотделением, а из динамиков доносится голос стюардессы, говорящий: «капитан воздушного судна просит, чтобы все оставались на своих местах». Пока ваша переполненная труба качается и дергается, дрожит и скрипит, у вас есть время поразмыслить о хрупкости вашего тела и об одном неопровержимом факте: вы обязательно встретитесь с землей.

Подготовив, таким образом, пищу для размышлений на время вашего следующего воздушного путешествия, позвольте мне задать вам соответствующий вопрос: есть ли какой-либо вид человеческой деятельности, какой-либо вообще, более подходящий для антологии ужасов и фантастических историй, подобной той, которую вы сейчас держите в руках? Думаю, нет, дамы и господа. У вас есть все: клаустрофобия[1], акрофобия[2], потеря силы воли. Наша жизнь всегда висит на волоске, но это становится более очевидным, когда ваш самолет заходит на посадку в Ла Гуардия[3] через густые облака в сильный грозовой фронт.

От себя лично, ваш редактор сейчас намного лучший летун, чем был раньше. Благодаря моей карьере писателя-романиста, я много налетал за последние сорок лет, но до 1985 года или около того, я был очень пугливым летуном. Я понимал теорию полета, и знал всю статистику об их безопасности, но ни одна из этих вещей не помогала. Часть моей проблемы возникла из желания (которое у меня есть) контролировать любую ситуацию. Я чувствую себя в безопасности за рулем, потому что доверяю себе. Когда вы находитесь за рулем… и умереть не страшно (извините, если что не так). Когда вы заходите в самолет и садитесь в пассажирское кресло, вы передаете управление людям, которых вы не знаете; людям, которых вы, возможно, даже никогда и не увидите.

Для меня же еще играет большую роль тот факт, что я на протяжении многих лет оттачивал свое воображение до крайней остроты. Все нормально, когда я сижу за своим столом и придумываю рассказы, где с очень хорошими людьми могут произойти ужасные вещи, но совсем не нормально, когда меня держат в заложниках в самолете, который поворачивает на взлетно-посадочную полосу, останавливается, а затем мчится вперед со скоростью, гораздо большей скорости семейного автомобиля с человеком внутри, задумавшим совершить самоубийство.

Воображение — это обоюдоострый клинок, и в те дни молодости, когда я начал много летать по своей работе, слишком легко было им порезаться. Слишком легко было впасть в раздумье, сколь много движущихся частей в двигателе за моим иллюминатором, потому что, чем больше частей, тем больше вероятности, что они почти неизбежно впадут в дисгармонию. Легко было задаться вопросом — невозможно не задаться, на самом деле — что может означать небольшое изменение в звуке этих двигателей или почему самолет внезапно наклонился в новом направлении, и поверхность моего Пепси в маленьком пластиковом стаканчике (угрожающе!) вместе с ним.

Если бы вдруг к нам зашел пилот, чтобы немного потрепаться с пассажирами, я бы обязательно задал вопрос, о компетентности второго пилота (конечно же, он не может быть столь же компетентным, иначе он не был бы вторым пилотом). Может быть, самолет движется на автопилоте, но предположим, что автопилот внезапно заклинит, когда пилот будет обсуждать с кем-то шансы Янки на победу, и самолет внезапно сорвется в штопор? Что делать, если защелки на дверцах багажных полок внезапно откроются? Что если шасси заклинит? Что, если иллюминатор, с трещиной, которую не заметил сотрудник по контролю технического состояния самолета, потому что задумался о домашних проблемах, внезапно лопнет? Если на то пошло, что если метеорит ударит по нам, и фюзеляж разгерметизируется?

Затем, в середине восьмидесятых, большинство из этих страхов утихли, благодаря околосмертельному опыту, полученному во время моего полета из аэропорта Фармингдейл в Нью-Йорке, в Бангор, штат Мэн. Я уверен, что есть множество людей — некоторые, возможно, читают эту книгу прямо сейчас — которые прошли через свои собственные воздушные страхи, все, от сломанной опоры переднего шасси до самолета, сползающего с обледеневшей взлетно-посадочной полосы, и это было настолько близко к смерти, насколько можно, чтобы произойти, но остаться в живых, чтобы об этом рассказать.