Эксперт № 12 (2014)

Отчасти это связано с тем, что экспериментальная база довольно скудна. Вполне законченный эксперимент вообще только один — гибель Западной Римской империи и возникновение на ее руинах европейской государственности. При наблюдении за этим периодом, начавшимся в V в. от Р. Х., мы видим, что процесс довольно неровный. Римская власть, рухнувшая на Западе в V в., спустя несколько десятилетий была частично, хотя и лишь временно, восстановлена Юстинианом, так что сказавший где-нибудь в 476 г. «Умерла — так умерла» был бы не совсем прав. Что же до очертаний нового миропорядка, то западному миру потребовалось тогда три столетия полного хаоса и эфемерных государственных конструкций, чтобы лишь в эпоху Карла Великого прийти к чему-то похожему на границы новоевропейских государств. До Карла при взгляде на карту мы видим совершенно неведомую и канувшую в Лету политическую географию, после Карла нам являются Франция, Германия, Италия почти в современных границах. Короны уже узнаваемые.

В смысле устаканивания послекоммунистического мира прецедент не очень вдохновляющий — уж больно темные века длинные, — впрочем, бытует мнение, что с тех давних пор ход исторического времени заметно ускорился и придется ждать не три века, а несколько меньше. Хорошо бы, если так, поскольку оформление новых государственностей после гибели «второго мира» пока что не обнадеживает, примером чему хотя бы та же Украина. Если спустя почти четверть века независимости мы наблюдаем сползание к состоянию откровенной руины, значит, крот истории роет крайне медленно и до нормальной просадки вновь воздвигаемой конструкции еще весьма далеко.

Причем добро бы одна Украина была такая. Судьба всей бывшей сферы советского господства в Восточной Европе, ныне перешедшей по наследству к ЕС, тоже особо не внушает уверенности в окончательности обустройства этих земель.

Причем не по причине реваншистских замыслов России, рвущейся повторить завоевательный прорыв 1945 г., — такие планы России даже лондонский журнал «Экономист» не приписывал. Дело в другом: обустроить лимитрофы решено путем поглощения их Священной Римской империей германской нации, именуемой в обиходе также Четвертым рейхом и Евросоюзом, но поглотительные способности рейха не беспредельны и даже, по мнению иных, сильно преувеличены. Когда нестроения наблюдаются даже в исторических имперских землях — кризис в Западной Европе силен, и конца-краю этому не видно, — то империи сбрасывают балласт периферии. «Часть прав своих в пучину я бросаю, но свой корабль от гибели спасаю». Так, во всяком случае, поступали империи прошлого, и не вполне понятно, удастся ли избежать этого ЕС в случае дальнейшего ухудшения дел. В связи с чем судьба по крайней мере части лимитрофов (Прибалтика, Болгария, Румыния, Венгрия) весьма гадательна — и ЕС тащить их будет все более невмоготу, а прочих претендентов на главенство пока что не видно, ибо Россия даже и в мечтаниях отнюдь не рвется взваливать на себя эту обузу. Опыт покровительства уже есть, и нельзя сказать, чтобы он вдохновлял хоть старшего брата, хоть меньших братьев к его повторению.

Собственно, неудача восточноевропейского государственного строительства уже имела место после 1918 г. Не только независимая Украина проявила себя тогда во всем блеске государственности, но и обустройство всей Восточной Европы на вильсоновско-ленинских принципах самоопределения наций оказалось не слишком удачным. Были более или менее жизнеспособные организмы (Финляндия, Чехословакия), но в целом географические новости 1918 г. уже к середине 30-х гг. переживали серьезный кризис бесперспективности. Эксперимент не был доведен до конца по причине Второй мировой войны, но, даже если бы случилось чудо и войны удалось избежать, самостоятельная государственность этих стран продолжала бы оставаться под сильным вопросом. Можно ликвидировать империи, как это случилось после Первой мировой войны, но ликвидировать вопрос, куда прислониться и под кого лечь, значительно труднее.

Между тем пресловутая усадка строения с последующей твердой опорой на грунт предполагает надежное самостояние; если оно получилось, тогда и вырисовываются будущие контуры долговечного государственного образования. Равно как и происходит отчетливая демаркация прежнего постимперского состояния со случайно нарезанными границами и более похожего на безосновный хаос. Во всяком случае, так было прежде, когда новые государства — иногда любовью, чаще железом и кровью — все-таки состаивались. В нынешнем теплохладном глобализме они никак не состаиваются, и сколько еще ждать, когда явится что-то оформленное, — неизвестно.

Как началась в 1918 г. послевоенная неразбериха, так и конца ей не видно.