За окном сыпал снег вперемешку с дождем. Часы пробивали десять, когда я наконец позволила себе открыть глаза и найти себя в одиночестве в постели. К собственному удивлению я не испытывала стыда или смущения, когда приводила себя в порядок в душе, когда смотрела на себя в зеркало и вспоминала яркие краски, блуждающие перед глазами при каждом движении андроида внутри плоти. Напротив: тело приятно ныло, мышцы все затекли, настроение от невероятного количества эндорфинов за прошедшую ночь просто взлетало вверх. Я даже улыбалась искренне, блаженно, что для меня, как для флегматика, вообще было странностью.
На столе уже стоял завтрак из жаренного бекона и яичницы, когда я, на этот раз в домашнем темно-синем платье с коротким рукавом и в уггах, устало выползла из комнаты. Майлз сидел за обеденным столом, не сводя взора с телевизионного экрана с новостями.
– Устало выглядишь, – подтрунила машина, ехидно блеснув глазами.
Я сонно плюхнулась на стул, стараясь сосредоточиться на кружке чая рядом с тарелкой. Запахи завтрака были блаженными, и мне бы очень хотелось поскорее углубиться в удовлетворение потребностей голодного желудка, однако замечание девианта показалось таким неуместным, что я без задней мысли одарила Майлза укоризненным взором.
– Если бы кое-кто дал мне поспать больше, чем четыре часа – то у меня не было бы синяков под глазами.
Андроида это зацепило. В его голубых глазах промелькнуло сожаление и некоторое смущение, после чего машина спешно опустила взор на свои сцепленные в пальцах руки за столом.
– Прости, – словно маленький нашкодивший ребенок произнес Майлз. Серая футболка на нем как всегда сидела идеально, ровно как и темные домашние брюки. – Не знаю, как это вышло.
– Да ладно, – я махнула рукой и принялась за завтрак. Желудок начинал урчать. – Всем иногда требуется разрядка, так что мне очень даже понравилось.
Сказанное не могло не отразиться на машине. Майлз вздернул уголок губ, хищно глянув на меня исподлобья. Телевизор продолжал о чем-то вещать, стук капель дождя по стеклу оттенял бубнеж ведущей, заставляя меня мечтательно отдаваться сладкой истоме в мышцах. Я не покривила душой, сказав Майлзу о своих чувствах по отношению к произошедшему. Остатки стыда все еще сохранились в груди, но я не обращала на них внимания. В конце концов, естественный наркотик в виде эндорфинов и дофаминов сделал свое дело, вынуждая организм расслабленно и легко воспринимать окружающий мир. Ощущаю себя лопнувшим шариком, подсоединенным к крану: все мысли и переживания копились долгие месяцы, после чего всего одна ночь с раз за разом накатывающими волнами оргазма освободили разум и тело.
Расправившись с беконом, я задумчиво уставилась на сидящего напротив девианта, что снова смотрел в телевизор, висящий на стене в гостиной.
– Слушай, а как ты это все ощущал?
Вопрос был интересен с точки зрения науки, ведь не каждый день ты заставляешь машину испытывать чувства физически, а не психологически. Девиант на мгновение смутился, нахмурено глянув на меня искоса, однако отметив в моих глазах интерес инженера, а не человека, тут же расслабленно пожал плечами.
– Это было очень приятно. Но физические ощущения скорее оттеняли психологическое удовольствие.
Андроид, пояснив свои ощущения всего двумя фразами, без какого-либо смущения вернулся к телевизору. Только сейчас я заметила, как машина вертит в руках металлическую вилку, тщательно изучая ее на шероховатости и температуру. Мне в очередной раз представился шанс понаблюдать за развитием девиации в уже новых условиях для машины, но наблюдать за Майлзом сейчас не хотелось. Всеми мыслями я вертелась вокруг его озвученной фразы на тему психологического наслаждения. Это было странно… ведь все предыдущее время Майлз открыто показывал свое негативное отношение к сексу и вообще к подобным своим функциям. А теперь говорит, что получал от близости моральный кайф.
Опустив вилку с кусочком яичницы, я настороженно посмотрела на машину. Тот не замечал моего взгляда, пока на кухне не раздались следующие слова:
– В каком смысле психологическое удовольствие, Майлз?
Девиант почуял неладное. Его встревоженный взор опустился на долю минуты в пол, после чего машина удрученно вернулась вниманием к телевизору, явно давая понять, что разговаривать на эту тему не собирается. Это уже было не просто странным, это было настораживающим. Девиант словно бы понял, что ляпнул лишнего, и теперь старательно хмурился, не сводя взора с экрана.
Вскинув брови и опустив взгляд в тарелку, я решила не развивать тему. Не хочет говорить – не буду настаивать. Кто я такая, чтобы лезть в чужую душу, пусть даже и искусствено созданную?
– Ладно, эм… – срочно требовалось сменить разговор, чтобы хоть как-то развеять обстановку неловкости и недосказанности. Вернувшись к яичнице и вилке, я беспечно улыбнулась и тут же нашла возможность наладить беседу, – какие у тебя планы на сегодня? Как обстоят дела с Манфредом?