Экспедиция в один конец

— Я злопамятный, — ухмыльнулся Геннадий. — Глянь, мужик-то… все поганки продал, во дела! Значит, — продолжил размеренно, — завтра встречаемся, приносишь мне фотографии свои, все бумажки…

— А если чужие? — перебил Каменцев с натянутым смешком.

— А — по хрену! — легкомысленно отмахнулся Геннадий. — Если данные с реальным лицом совпадают… возраст, прописка… Ну компьютер-то — он дурак ведь… Тэк–с! — Призадумался, моргая глазами. — Так о чем я? А–а! Штука зеленых в качестве аванса, понял? Через три дня получишь документ. А завтра встречаемся в это же время. Но без денег дела не будет, предупреждаю. Никаких там отверток…

Каменцев рассеянно кивнул.

— О, вспомнил! — Геннадий со значением ткнул пальцем в сторону метрополитеновского потолка. — Так вы же на одной и той же посудине вместе с Вовкой Крохиным поплывете! С заходом на неделю в порт Элизабет. Это в Нью–Джерси… Он разве тебе не говорил?

— Он, наверное, думал, что речь пойдет о самолете, — ответил Каменцев, думая, что в плавании обязательно выберет момент для того, чтобы с душой начистить морду Вовы, подставившего его под стальную пяту мафии.

— Судно научное, год на ремонте стояло, — продолжал Геннадий. "Академик Скрябин". С набором команды сейчас идет чехарда, все поувольнялись, набираем новых… Что очень и очень в жилу, между прочим! Подумаю, как тебя на него протолкнуть. Но учти, если вариант выгорает, с тебя еще пятьсот монет, потому что доставка тачки в этом случае бесплатной выходит…

— Давай с этим довеском разберемся по конечному результату, — с убедительной интонацией в голосе предложил Каменцев.

— Ну, гляди не обмани… Корабль в Питере лично встречу, понял? А с таможней у меня там завязки…

— Если я привожу в Питер машину, — произнес Каменцев абсолютно искренне, с нажимом отделяя слово от слова, — то ты получаешь не пятьсот долларов, а тысячу. Причем говорю тебе это нисколько об этой тысяче не сожалея!

СЕНЧУК

Домашний телефон Севастьянова был плотно, без пауз занят — видимо, произошла неполадка на линии.

Связавшись с Крохиным и взяв у него командировочные, вечером Сенчук уже привычно покатил в Питер, где вновь остановился у родственника жены.

Позвонив в порт, выяснил, что таможенный чиновник пребывает дома, отдыхая после суточного дежурства.

Купив бутылку водки, плоскую стеклянную фляжку с коньяком, огурцы и колбасу, Сенчук направился по адресу, каким снабдил его Крохин, получивший необходимые данные наверняка неправедными усилиями мафии, опекавшей аферу.

Лифт в старом доме не работал, и Сенчуку, чертыхаясь, пришлось подниматься пешком по длиннющей лестнице на шестой этаж.

Позвонил в квартиру.

Дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась.

— Здравствуйте, — выдохнул он в образовавшуюся щель, различая в темной прихожей дородное женское лицо, химическую завивку и старомодные, с позолоченной перекладинкой–оправой очки, придававшие устремленному на него взору настороженную строгость.

Сквозь щелку дама подозрительно оглядела визитера, который отступил на шаг и снял шляпу, чтобы показать ей свою лысину. Этому фокусу его научил один знакомый комитетский опер, уверявший, что, отступая на шаг, внушаешь людям доверие, а Сенчуку думалось, что вид его лысины внушит доверия еще больше.

— Я к Севастьянову, — доложил Сенчук.

— А…

Дверь закрылась, цепочка звякнула, а затем дверь раскрылась вновь.

— Идите за мной, — сказала дама, направляясь в глубь квартиры каким-то длинным коридором с многочисленными дверьми — жилище, судя по всему, было коммунальным.

Стукнув в одну из дверей — двухстворчатую, в потеках облупившегося мебельного лака, крикнула:

— Лида, к вам!

На ее зов выглянула одетая в застиранный халат женщина — молодая, но уже непоправимо расплывшаяся. Темные волосы в беспорядке свисали вокруг ее бледного лица — усталого, но удивительно красивого, с тонкими, как на старинной камее, чертами.

— Я к Севастьянову, — повторно доложил Сенчук.

— Папа спит…

— Вот как? Тогда, может, я зайду попозже?

— Нет–нет, входите, я его разбужу…

Они прошли в просторную комнату, где на диване и в креслах валялось множество детской одежды — явно только после стирки и сушки. Дети, по всей видимости, ныне пребывали кто в школе, кто в яслях.

— Присаживайтесь. — Она кивнула ему на стул, стоящий возле круглого обеденного стола, покрытого клеенкой, где, среди кофейных луж и крошек, стояла не убранная с утра посуда; крошки попали даже в масло, лежавшее на чайном блюдце, и облепили его, как мухи. — Простите, здесь такой беспорядок, произнесла она смущенно.

— Я знаю, что значит вести хозяйство, когда в доме много детей, — сказал Сенчук. — По–моему, матери семейства все простительно. — Он засмеялся, и она ответила ему вымученной, но благодарной улыбкой.

— Мама в больнице, — пояснила виновато, — и отец пока переселился к нам.

— Кого там еще принесло? — раздался заспанный голос, и в комнату, одетый в драную майку и шелковые пижамные брюки, вошел, выставив вперед тугое пузо, мордастый всклокоченный Севастьянов. Брылья его небритых щек свисали бульдожьими складками. — О! — изумленно уставился на Сенчука. — Жора! Надо ж…