Китти была на целую голову выше доктора Либермана. Они медленно пошли назад к административным зданиям. Доктор Либерман то держал руки за спиной, то хлопал себя по карманам в поисках спичек, чтобы прикурить.
- Я приехал сюда из Германии в 1934 году. Мне с самого начала было ясно, что тогда назревало. Моя жена прожила здесь недолго. После ее смерти я до 1940 года преподавал классическую филологию в Иерусалимском университете. Потом Харриет Зальцман предложила мне основать здесь молодежное селение. Это было как раз то, о чем я мечтал долгие годы. Покойный мухтар Абу-Йеши, очень великодушный человек, предоставил в наше распоряжение это плато. Вот если бы все арабы и евреи жили между собой так же мирно... У вас нет спичек?
- К сожалению, не захватила.
- Ничего, я и так курю слишком много. Они подошли к газону в центре села. Отсюда можно было лучше всего обозреть всю долину Хулы.
- Вон там, в долине, наши поля. Их нам дал мошав Яд-Эль.
Они остановились перед статуей.
Это Дафна. Она была из Яд-Эля, воевала, конечно, в рядах Хаганы, и погибла. Ари Бен Канаан ее очень любил. Ее именем и названо наше селение.
У Китти сжалось сердце - точно, от ревности. Пусть это только изваяние, а все-таки Дафна сильнее ее. Бронза изображала грубую крестьянскую девушку, как Иордана Бен Канаан или те девушки из селения, которые пришли вчера к Бен Канаанам.
Доктор Либерман принялся махать руками.
- Со всех сторон нас окружает история. По ту сторону долины - гора Хермон, а рядом - древний Дан. Я мог бы продолжать часами... тут каждый клочок земли пропитан историей.
Маленький горбун с гордостью смотрел на свое детище, потом взял Китти под руку и повел ее дальше.
- Мы, евреи, создали здесь в Палестине странную цивилизацию. Всюду в мире культура шла из крупных городов. Здесь происходит обратное. Извечная тоска евреев по собственной земле настолько сильна, что именно от земли берет свое начало решительно все. Наша музыка, наша поэзия, наше искусство, наши ученые и наши бойцы - все они пришли из киббуцов и мошавов. Вы видите домики детей?
- Вижу.
- Обратите внимание, что все окна выходят на долину, к нашим полям. Последнее, что они видят засыпая, и первое, просыпаясь, это их земля. Добрая половина школьных дисциплин здесь - сельскохозяйственные. Питомцы нашего села уходили группами и создавали новые киббуцы. Мы полностью кормим себя сами. Сами выращиваем овощи, птицу и скот, в которых мы нуждаемся. Мы даже сами себя одеваем. Мы сами изготавливаем свою мебель, сами ремонтируем свои машины в наших мастерских. Все это делают сами дети; у них даже есть собственное управление, и надо сказать, очень толковое.
Они дошли до противоположного конца лужайки. Как раз перед зданием управления газон внезапно обрывался: длинная траншея шла вокруг всего плато. Китти посмотрела вокруг и увидела новые окопы и даже бомбоубежище.
- Вот это, конечно, уже не так красиво, - сказал доктор Либерман. - К тому же дети здесь уж больно восхищаются подвигами. Боюсь, что так оно и останется, пока мы не обретем независимость и не сумеем построить жизнь на более гуманных началах, чем оружие.
Они пошли вдоль траншеи. Китти поразило странное явление. На самой бровке траншеи стояли несколько деревьев. В одном месте траншея проходила так близко, что корни одного из деревьев были совершенно оголены. На стенке траншеи, под верхним слоем земли, можно было видеть толстый слой скалы. Скалу пересекали тоненькие слои земли, толщиной не больше двух-трех дюймов. Прямо не верилось, что дерево могло расти на таком месте, но корни вели упорную борьбу: они тоненькими прожилками извивались над и под скалой, сбоку, становясь толще всякий раз, когда им удавалось найти живительный слой грунта.
- Посмотрите, как упорно борется это дерево за свое существование, сказала Китти. - Посмотрите, с каким упорством корни прокладывают себе путь в скале.
Доктор Либерман внимательно смотрел несколько секунд на корни.
- Это дерево олицетворяет историю евреев, вернувшихся в Палестину, сказал он.
Ари стоял в высокой гостиной Тахи, мухтара Абу-Йеши. Молодой араб, его друг детства, взял какой-то плод с огромного подноса и погрыз его, не сводя глаз со своего друга, который тут же заходил по комнате взад и вперед.
Хватит лицемерной болтовни как на переговорах в Лондоне, - начал Ари. Нам с тобой это ни к черту. Давай поговорим без обиняков.
Taxa положил плод на стол.
- Как мне убедить тебя, Ари? На меня всячески нажимают. Но я все же не сдаюсь.
- Не сдаешься? Taxa, ты забываешь, с кем ты разговариваешь.
- Но ведь времена какие!
- Постой, постой. Жители моего и твоего села пережили вместе два периода смуты и погромов. Ты учился в нашей школе. Ты жил в нашем доме, и мой отец взял тебя тогда под свою личную опеку.
- Правильно. Я обязан вам моей жизнью.
Теперь ты требуешь, чтобы все село доверило вам свою жизнь. Вы сами, небось, вооружаетесь. Почему же нам нельзя? Неужели, если у нас будет оружие, вы нам не сможете больше доверять? Но мы ведь вам доверяли?
- Я тебя просто не узнаю.