Я, влекомая слегка подмигивающей несостоятельностью взглядов кришнаитов, стала проскальзывать сквозь обряды и правила, пережевывая с пристрастием свой новый опыт. Чтобы затем его выровнять и пролистать этот серьезный журнал.
Воспевание в плясках, как отряхивание с рукава куртки насекомого, уборка в храме, которая также есть прославление Кришны, тренировка маркетинговых навыков, работа в саду. Как все это отличающееся в конечном счете опасением за собственное неблагополучие – несчастный случай, смерть, которая непредсказуема, которая оборвет их натянутое до упругости счастье, иногда брынькающее мимо аккордов.
У каждого есть свое представление о Боге.
«Представление или Воображение о Боге». Вам не кажется, что значение слов «Собственное Представление», «Собственное Воображение», «Бог» – отличаются между собой только в степени концентрации и насыщенности. Так если Бог – есть некоторое продление до переливающегося через края от насыщенности обозначения – это представление, куда ведет вся организованность понимания, основанная на личном опыте и знаниях. На объедках повседневности, на презрении к ним, на их неуклюжем отрицании, фильтрации – вырастает Бог, как нечто отличающееся от привычного – Бог, как Собственное представление, Воображение о том, что нам кажется, мы не имеем представления. Это открытость, ненастороженность, не бдительность, рассеянность взгляда. Так, как можно приписывать в заслугу Богу какие-то происшествия? Бог есть недостаточность рефлексии, есть краткое описание противоположности отождествления себя только с явными мыслями, с тем, что воняет привычностью.
Кроме того, день кришнаиты проводили так: медитация с джапой, которая длилась два часа, что можно было вытерпеть при соревновательном отношении друг к другу, когда в голове стучит стыд за леность, недостаточную самодисциплину, которая может быть замечена другими.
Hare krisna hare krisna krisna krisna hare hare hare ram hare ram ram rama hare hare –
О, повторение, стелющее грозные скатерти над прорастающими бутонами непонимания, веселящих твердые концепты в голове и самосознание, толстые пенопласты духовности, стишки с прелестными консонантами, мысль начинает рыть себе яму, становясь корнем сорняка.
Затем кришнаиты пели разного рода восхваления Кришне, с урчанием в груди, от бессознательного понимания, что это потрепанная упрощением деятельность стирает все живое интеллекта. Потом «прасад» – это еда никак не подчеркивала аскетический стиль жизни, скорее что-то богемное скрывалось в ее вкусе. Им даже подавали сладости.
Почему такой упрощенный стиль жизни, не требующий усилий, стремления к превосходству, но наоборот поощряющий повторения, не требующий преодоления, серьезных испытаний, почему такой стиль, вы считаете, может привести к Абсолютному? Если используемые средства не предполагают ничего, чтобы содержало приближение к Абсолюту.»
Это приближение к чему-то распростертому, что нельзя предположить, названное Абсолютом. Названное. Это тусклость интеллекта, ссора с мыслями как рыцарями жизни, игнорирование интерпретаций, но только наклеивание правил из Бхагавад-Гиты на ум. При том, что наклейки иногда начинают отклеиваться – это не страшно, ведь их так много, что скомканные и сдутые мыслями о чем-то другом, они все равно составляют стену мусора, держащую их поблизости на поводке липкого захвата повторения.
Наш мир – есть «Майя» – говорили монахи – это энергия Кришны, одна из гун материальной природы, которая есть нечто, к чему не должно быть отношения – все прелести мира должны быть обезличены.
Однажды мы ехали в американском фургоне в центр города, чтобы с группой монахов начать прославлять имя Кришны в восклицаниях, которые из-за легкой стесненности голоса монахов нуждались в микрофоне. Мы пели имя Кришны, проносились мимо коровьих глаз прохожих и линии телефонных вспышек мелькали, творя пьяный пунктир в пространстве, которое казалось космически непреодолимым. С чувством превозношения нектара сухой жизни мы обливали всех спешащих прохожих. Я чувствовала себя мессией – образ явления с небес обтекал мою походку и лицо. Я ходила вместе с ними, желая испытать чувство вторжения под видом чужих, чтобы ловить на себе взгляды ошеломленности.
Когда мы возвращались на том же фургоне «Фольксваген», который мягко говорил о своей конструктивности. Младенческий лепет стекол и дверей, колес и руля, которые мягко говорили во всей организованной классической простоте, вытягивая меня из болота отрицания эстетики. Каждый мой взгляд, брошенный мелкой галькой, создавал отек представлений, их запор от накопления замеченных картинок действительности, которые я иногда старалась, потехи ради, обезличить, ведь роскошь их редактирования и изменения была непозволительна. Хотя крик их был воспринят за шепот, я была оглушена сдерживанием метаний. Молчание с надутыми от напряжения щеками. Сдерживала дыхание. Я искала тишину.