Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

В глубине души Сэм надеялся, что Мередит сам захочет оставить ее у себя, или поддастся уговорам Карлотты, которой захочется это сделать. Это был бы идеальный вариант. Тогда Мередит не захочет ехать в Африку, а останется с дочкой либо в Нью-Йорке, либо в Лос-Анджелесе, чтобы окружить ее теплом и заботой. А если он не поедет в Африку, тогда он не будет участвовать в картине о жизни Сесила Родса, а значит, он не подпишет этот чертов контракт, о чем как раз и мечтал Сэм. И все же, все же… Ему все это очень не нравилось, потому что нарушало привычный ход вещей и вносило сумбур в дело — даже в такое несерьезное дело, каким он занимается. Нет, вторжение девятилетней девочки не должно нарушить ничьих планов. Оно, конечно, уже их нарушило, но так нельзя. И поскольку это уже случилось, он дал себе слово, что будет действовать очень осторожно, предельно предусмотрительно, чтобы ни во что не вмешиваться, не высказывать своего мнения, не одобрять и не осуждать, предоставив Мередиту возможность все решать самому, с помощью Карлотты, разумеется, но — самому. Дружба с Мередитом возлагала на него огромную ответственность за любые решения, и это было самое тяжкое бремя его обязанностей официального представителя кинозвезды. Самое тяжкое, но и самое приятное.

Если Сэм молчал, потому что не хотел влиять на решение Мередита, то Карлотта молчала из совсем иных соображений. Она мечтала получить ребенка. Она мечтала получить эту девочку. Как же ей этого хотелось! Она даже опасалась, что говорила об этом слишком много, сказала что-то лишнее и тем самым могла как-то смутить Мередита. В конце концов, это его дочь. И сама ситуация была довольно щекотливая: она хотела, чтобы он сам решил оставить ребенка с ними, но чтобы при этом не чувствовал себя виноватым из-за того, что некогда отдал ее матери, отчего ему будет трудно встретить ее с должным радушием и ввести в их семью так же легко, как кусок масла растворяется в горячем молоке. Она молила Бога, чтобы встреча прошла как можно непринужденнее.

Она также знала, что если захочет, то сумеет подтолкнуть его к нужному решению. И она очень хотела этого или, во всяком случае, к этому стремилась. Но если теперь опять возвращаться к той неприятной истории, то это значит только лишний раз травмировать девочку, взваливать на ее слабые плечики непомерный груз. К тому же это касается не только девочки, но и самой Карлотты, и даже Мередита. А если все пойдет как надо, то Мерри станет прекрасной заменой для них обоих, станет их ребенком, и тогда она, Карлотта, забудет все, что случилось с ней в годы войны.

…Мередит тогда, получив двухнедельный отпуск на студии, приехал в Нью-Йорк. Он позвонил ей и пригласил поужинать. Ужин был великолепный: два сорта вина, сочный толстый бифштекс, парниковая клубника — каждая ягода размером с хороший лимон, — экстравагантный и дорогой ужин. Она отметила, без всякого умысла, что он оплатил счет по армейскому чеку. Потом он рассказал ей о своей воинской службе и она, кажется, поняла, отчего он показался ей совсем не похожим на того Мередита, каким она запомнила его после первой встречи. Он был не просто сержантом, как он объяснил, а киноактером, у которого еще не истек контракт, и он был на жаловании. Точнее, получал половину сержантской ставки, но все равно это была куча денег. История с его воинской службой была довольно запутанная. Он пошел в армию, потому что так ему посоветовали на студии. Суть дела заключалась в том, что он поступил в специальную службу — кинокомпания об этом позаботилась — и разъезжал по стране, продавая облигации военного займа.

— Звучит неплохо.

— Это мерзко! Конечно, в принципе все это очень даже хорошо — самое теплое местечко в армии. И оно досталось мне. Но я вот все думаю, если бы у меня было побольше храбрости, я бы добился перевода в пехоту или в воздушный десант. Конечно, мои боссы на студии были бы в ярости. Но я бы хоть делал что-то полезное.

— То, что ты делаешь, полезно. Всякий может стать воздушным десантником. Но не всякий может ездить и продавать военные облигации.

— Тогда я бы хотел быть всяким. Нет, правда! Быть кинозвездой в мирное время — не самое сладкое, но, по крайней мере, тогда хоть снимают фильмы. Ты играешь. Встаешь утром, едешь на студию и работаешь. Это твоя работа, и ты чувствуешь себя как нормальный человек, потому что ты работаешь, как все. Но это же идиотизм какой-то: я — кинозвезда, но в кино не снимаюсь. Это все равно, что король в изгнании, или бывший чемпион по боксу в тяжелом весе — громадный и никому не нужный.

За бренди и кофе он признался, что только подумывал просить о переводе: он ведь прекрасно понимал, что у него не хватит духу. И что он только в воспоминаниях хранил это ощущение полезности своей жизни киноактера в мирное время — на самом деле он знал, что это не так. И он рассказал ей о том, что случилось после той вечеринки, как он решил проигнорировать приглашение Джослин и как она дождалась его в подъезде.