Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

Или же она согласилась из-за его вечно взъерошенных черных волос и темно-синих глаз — его мать, как он сказал позже, была ирландкой — и гибкой фигуры. Разумеется, она его сразу приметила. Он всегда был сосредоточен, всегда был таким серьезным! И неизменно появлялся в классе в черном свитере-«водолазке» и в поношенных полотняных штанах. И в черных парусиновых ботинках. Она и это заметила и все гадала, что это — эпатаж или и впрямь бедность. Что само по себе было интригующим. Все те две недели, что он ходил в студию, Мерри размышляла о его бедности и в конце концов поняла: в глубине души она надеется, что он — беден. До сих пор у нее не было знакомых, которые испытывали бы трудности с деньгами. И сама мысль, что этот молодой человек приходит на занятия из неодолимой внутренней потребности, о которой говорил ей Джеггерс, лишь вследствие неукротимых амбиций и жестокой необходимости, волновала ее больше всего.

Конечно, повлияли и черные, как смоль, волосы Тони, и его синие глаза. Она это точно знала. Если бы Тони не был таким привлекательным, в ее душе, вероятно, не вспыхнули бы столь быстро ни чувство вины, ни сострадание. Она, например, подметила его манеру сидеть, когда он привел ее в бар. Это был один из самых старых в округе пивных баров с коричневыми дубовыми столами и большими дубовыми скамьями вдоль стен. Воздух здесь был напоен ароматом старого пива. И Тони, похоже, тут чувствовал себя вполне в своей тарелке. Впрочем, он все же заметно выделялся среди здешних завсегдатаев. Он скользнул за стол и сел на скамью, точно кошка, устраивающаяся на атласной подушке дивана — с каким-то цепким изяществом лесного хищника.

Он заказал пару пива, повернулся к Мерри и сказал:

— Сегодня было хорошее занятие, — он произнес эти слова так, словно обдумывал, как бы поточнее высказаться. — Ты меня удивила.

— Да?

— Сказать по правде, я почему-то думал, что раз у тебя имя и все такое, ты окажешься просто пустышкой. То есть, что ты можешь обойтись и без студии. Ты же просто можешь получить все, что захочешь, и так, без всяких усилий. Но я ошибся.

— Ошибся? Ты в этом уверен?

— Хотелось бы надеяться. Ради тебя и ради себя.

— Ради себя?

— Конечно. Не все ли тебе равно, что о тебе думают другие? А вот для меня самое главное — не свихнуться. И если я буду забивать голову мыслями о каких-то бесталанных кретинах, которые покупают себе славу за свои миллионы, я просто с ума сойду.

— Но разве ты не того же хочешь? Разве ты не хочешь ворочать миллионами?

— Когда-то я об этом мечтал. Когда был ребенком. Но есть куда более простые способы сделать миллионы, чем играть на сцене. Масса куда более легких путей. Но главное — оставаться честным. Не терять собственного достоинства. Надеюсь, когда-нибудь я получу выгодное предложение, и мне придется его отвергнуть. Я его обязательно отвергну. Один мой старинный приятель сделал состояние на тряпье. Скатерти, полотенца для баров и ресторанов. Дрянная работенка, но — не бей лежачего. Деньги? Господи, да у него полным-полно денег. И я мог заняться тем же. Я мог бы стать его компаньоном.

— Но это же, как ты сам сказал, дрянная работенка.

Он выделывал сложные узоры мокрым дном стакана на поверхности стола.

— В твоем случае это совсем другое. Боюсь, в каком-то смысле хуже. Для тебя было бы так просто запродаться. То есть сразу. А тебе ведь есть что терять. У тебя талант.

— Спасибо, — сказала она.

— Меня-то что благодарить — не я тебе его дал.

— И все-таки мне приятно, если ты считаешь, что у меня он есть. Талант.

— Да. И большой. Я так думаю. Ты уже многообещающая. Киряешь с драматургами, о тебе пишут в газетах.

— Да это же просто реклама. Все это специально подстроили.

— Я так и понял. Но видишь, у тебя есть кто-то, кто делает это для тебя, — засмеялся он. Она уставилась в стол — не то чтобы смущенная его грубоватым смешком, но думая, что ей следовало бы смутиться. Потом она и сама рассмеялась…

Механика влечения весьма запутанна и порой даже абсурдна, и если бы все силовые линии возможно было бы представить в наглядном виде, так, как делают многократно увеличенные пластиковые модели молекулярных соединений, то получилось бы что-то вроде хитроумного механизма со множеством взаимосвязанных рычагов, гирек и противовесов. Случайно оброненное замечание, где не содержится никакого двойного смысла, но в котором оба собеседника вдруг, не сговариваясь, усматривают некий многозначительный подтекст, действует подобно выскакивающему из желобка орешку, за которым устремляется белка, приводя в движение свое колесо, отчего начинает двигаться острая бритва и перерезает тонкий шнурок, а подвешенный на этом шнурке грузик падает…