Эйтонский отшельник

— Вы слышали, сэр, чего хочет Ричард, — сказал аббат, обращаясь к Фулке. — Вам, без сомнения, известно, что отец мальчика поместил его в монастырь под мою опеку и хотел, чтобы Ричард оставался здесь в обучении до тех пор, пока не повзрослеет. У меня есть должным образом засвидетельствованный документ, подтверждающий мои права на опеку мальчика, и именно отсюда мальчик исчез несколько дней назад. И до сих пор я что-то не слыхал о каких-либо ваших правах на Ричарда.

— Недавно намерения Ричарда изменились, — громко заявил Фулке. — Как раз прошлой ночью он добровольно поступил согласно с ними. Я не думаю, что следует позволять ребенку делать все, что он хочет, ибо его старшие родственники лучше знают, в чем состоит его благо. А свои права на Ричарда я вам сейчас растолкую. Ричард теперь мой зять, причем с ведома и согласия его бабушки. Прошлой ночью он вступил в законный брак с моей дочерью.

В толпе собравшихся пронесся испуганный ропот и вновь уступил место абсолютной тишине. Аббат Радульфус и бровью не повел, однако Кадфаэль заметил, как обострились черты его лица, и понял, что удар пришелся точно в цель. Леди Дионисия давно мечтала о такой сделке, и, похоже, ее сосед оказался в этом деле далеко не простой пешкой. Если все это время Ричард находился у них в руках, то слова Фулке Эстли вполне могли оказаться не пустым звуком.

Ричард же, который замотал головой и открыл рот, дабы все отрицать, встретил строгий взгляд аббата и смущенно опустил голову. Он боялся лгать столь влиятельному лицу, ибо восхищался аббатом и в то же время трепетал перед ним. Да он и не хотел лгать, однако опровергнуть заявления Фулке он не мог, ибо не знал по-настоящему всей правды. Ведь его и впрямь женили на Хильтруде, и простого отрицания тут было явно недостаточно. Ужас охватил мальчика и лишил его дара речи. А что если Гиацинт ошибся? Что если его уверения ложны?

— Это правда, Ричард? — спросил аббат.

Голос его был ровным и спокойным, но в данных обстоятельствах показался Ричарду ужасным. Мальчик не мог вымолвить ни слова, и Фулке нетерпеливо ответил вместо него:

— Это правда, милорд. Он не может отрицать этого. Или вы мне не верите?

— Молчать! — грозно приказал аббат, оставаясь при этом абсолютно спокойным. — Пусть ответит Ричард. Говори, мальчик! Имело место это бракосочетание?

— Да, отец, — выдавил из себя Ричард. — Только…

— Где? Кто был свидетелем?

— В Лейтоне, отец, прошлой ночью. Все это так, но…

Ричард вновь замолк, совершенно подавленный.

— И ты добровольно произнес все положенные по обряду слова? По собственному желанию? Тебя никто не заставлял? Быть может, тебя били? Тебе угрожали?

— Нет, отец. Мне было страшно, но меня не били. Они так давили на меня…

— Его убедили, и он согласился, — коротко засмеялся Фулке. — А сейчас хочет пойти на попятный. Он сделал все по обряду, никто не заставлял его. Все было по доброй воле.

— А по доброй ли воле совершил этот обряд священник? Убедился ли он в том, что жених и невеста вступают в брак по своему желанию? Был ли это честный человек?

— Это был честный человек, известный своей святостью, милорд, — торжествующе сказал Фулке. — В округе его называют святым. Это был святой отшельник Кутред!

— Но, отец аббат! — собравшись с духом, отчаянно воскликнул Ричард, решившийся наконец сказать ту правду, что была для него непреложной. — Я сделал все, что от меня требовали, лишь потому, что они обещали отпустить меня обратно в монастырь. Я произнес слова клятвы лишь потому, что знал, что ничем себя не связываю… Я не женат! Это не было бракосочетанием, потому что…

Аббат Радульфус и Фулке Эстли остолбенели, не в силах уразуметь, что значат эти отчаянные слова и молчание мальчика. Однако Ричард уже решился. Если уж надо говорить открыто, при всех, — значит, так тому и быть! Сжав кулаки и крича так громко, что слова его гулким эхом отозвались среди каменных монастырских стен, он выпалил:

— Потому что Кутред вовсе не священник!

Глава двенадцатая

Словно неожиданный порыв ветра пробежал среди собравшихся, начиная с возмущенного фырканья приора Роберта и кончая полунасмешливым шепотом и шушуканьем послушников. Кадфаэлю лучше других было видно, что Фулке Эстли совершенно сбит с толку. Похоже, он лишился дара речи и стоял, тупо глядя на свои руки, словно нечто, что он уже считал своим, выскользнуло из них, оставив его ни с чем. Когда к нему наконец вернулась способность говорить, он вымолвил то, что, казалось бы, от него и ждали, но как-то уж неуверенно, словно охваченный сомнением и паникой.

— Милорд, это бред! Мальчик лжет. Он вам еще и не такое скажет. Разумеется, Кутред священник! К нам его привели монахи из Билдваса, спросите их сами, они подтвердят. Какие тут могут быть вопросы? Это грех, так клеветать на святого человека!