Её несносный студент

До дома добираюсь спустя долгих полчаса, приходится объезжать пробку, потому что какой-то дебил решил проскочить на красный, как результат — авария и затор.

По пути еще в цветочный заезжаю, беру букет белых роз, банально, конечно, но Ксюша их любит, а раз любит, значит надо дарить и не выделываться.

Уже на подходе к квартире чувствую, что что-то не так. Вроде нет причин, а что-то гложет, ощущение какое-то дурное.

В квартире стоит тишина и лишь спустя несколько секунд я улавливаю тихие всхлипы, доносящиеся со стороны кухни.

Бросив рюкзак и букет на пол, я практически залетаю в кухню, где застаю рыдающую за столом Ксюшу.

Блядь.

— Ксюша, малышка, Ксюш, — подхожу к ней, опускаюсь рядом на корточки, Ксюша, кажется, только сейчас меня замечает.

Распахивает свои красивые глаза, на меня в ужасе смотрит, спешно начинает стирать слезы.

Какого тут вообще происходит?

— Ксюш, что случилось?

— Ничего, я…

— Давай ты не будешь заливать, еще скажи лук резала, или фильм грустный посмотрела. Рассказывай. Правду.

Она не торопится говорить, молчит, губы упрямо поджимает.

— Я жду, Ксюша.

— Твой отец, приходил, — выдыхает тихо, — снова.

Что значит отец? И что значит снова?

Неприятный разговор

Ксюша

За полчаса до…

— Что вам нужно?

— Не хотите присесть? — этот мужчина не меняется, все такой же самоуверенный, я бы даже сказала самовлюбленный. Сложно представить, что этот человек сумел вырастить такого необыкновенного сына. И зачем я только его впустила? Ни за что бы не открыла, знай, кто за дверью. Я ведь даже не удосужилась посмотреть в глазок, думала Егор в очередной раз забыл ключи. А когда открыла — стало поздно пытаться избежать разговора с отцом Волкова.

— Или может хотя бы чаю предложите?

— Я впустила вас в квартиру, этого достаточно, чай вы и дома можете попить, — я сама себя не узнаю, стальные нотки в голосе даже для меня становятся сюрпризом, не говоря уже о Волкове, гордо восседающем на диване в нашей с Егором гостиной.

Судя по удивленно приподнятым бровям мужчины, он совершенно не ожидал от меня подобной дерзости.

Я и сама не ожидала.

— А вы изменились, Ксюша, — он усмехается, вальяжно откидывается на спинку дивана и закидывает одну ногу на другую, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин положения, источая полную в себе уверенность.

— О вас я того же сказать не могу, вы извините, Евгений Николаевич, но у меня нет времени вести с вами праздные беседы, давайте к делу, — я понимаю, конечно, что с людьми его уровня так не говорят, не такие как я, не в моем положении, но также отчетливо понимаю, что ничего он мне больше не сделает, потому что у меня тоже есть друзья, влиятельные друзья, а главное у меня есть Егор, и после всего, после всех моих закидонов, он выбрал меня.

— Присядьте, Ксюша.

Мне не нравится этот человек, не нравится его присутствие в нашей с Егором квартире, и я только могу молча радоваться, что котенок сейчас с бабушкой.

— Евгений Николаевич, давайте на чистоту, у меня нет никакого желания с вами разговаривать, если вы пришли в очередной раз угрожать и давить авторитетом, давайте я сэкономлю наше с вами время. Запугивать меня у вас больше не получится, с работы меня не уволят, вы это прекрасно понимаете, и вы не единственный влиятельный человек в городе, у меня, как оказалось, есть весьма интересные друзья, поэтому давайте просто разойдемся с миром.

Я опираюсь спиной на стену позади, скрещиваю руки на груди, не сводя взгляда с мужчины напротив. Удивительно, но почему-то страха перед этим человеком я больше не испытываю, то ли перегорела, то ли действительно осознала, что ничего он не сделает. Максимум угрозами пробросается и все равно уйдет. Ведь наверняка же за сыном следил задолго до дня рождения Никола Федоровича.

Правда, чего ждал не ясно.

— Я не собирался вам угрожать, — честно признаться, его слова меня удивляют, — очевидно, эффект от угроз краткосрочен, — губы мужчины трогает кривая ухмылка.

— Тогда что?

— Я пришел просить вас подумать не только о себе, но и о моем сыне, и его будущем.

— Я не понимаю, о чем вы, — и вроде стараюсь говорить ровно, а голос все равно подводит.

— Все вы понимаете, Ксюша, не можете не понимать. Егору всего восемнадцать, ему рано в семью играть, у него вся жизнь впереди и сейчас он ее гробит, — на последних словах мужчина срывается, повышает голос.

В его движениях появляется некая нервозность. Я ничего не говорю, просто жду, пока мужчина продолжит.

— И вы, Ксения, тому причина.

— Я?

— Вы, — подтверждает, — ладно он дурной, мало того, что европейский ВУЗ бросил, черт бы с ним, но у него возможностей ведь море, Москва опять же, перспективы.

— То есть вы хотите сказать, что перспективы есть только в Европе и в столице?

— Не передергивайте, — отмахивается недовольно, — вы поймите, Ксюша, я не желаю вам зла, но Егор не вашего поля ягода, он мальчишка еще, вбил себе в голову глупость.

— А глупость — это я? Правильно я вас понимаю?

Он сначала открывает рот, но передумав, только вздыхает громко, молчит некоторое время, меня взглядом буравит.