Её несносный студент

Народу немного, но на нас уже косятся. Сейчас начнется. Я еще надеялся не привлекать внимания. И на кой хрен этот дебил решил вдруг пользоваться всеми прелестями жизни мажора? И это еще пока никто не в курсе, что придурок этот — сын мэра, а я — внук ректора.

— Пешкарусом тогда пойдем, — ржет Белый.

— Ну да, ну да, пешком он пойдет.

Выходим из машины, и я уже собираюсь двинуться к зданию, как Белый зависает и пялится в одну точку. Ничерта не понимая, смотрю туда же, куда он, и черхтыхаюсь про себя. Серьезно? Впереди какое-то совершенно бесформенное светловолосое чудо, в дурацком, явно не по размеру пуховике, и не менее дурацкой шапке.

— Белый, бляха, прием! — пытаюсь привлечь внимание друга, — бесполезно. Этот идиот уже движется к девчонке. Нормальный он вообще? Мне даже на расстоянии видно, что девочка — не его поля ягода, наверняка зубрилка-заучка. Кто вообще так одевается? Это ж блин какой-то ходячий анти-секс.

Ну, елки, ну куда ж ты прешь. Вот дебил. Я уже сейчас могу себе представить, чем все это закончится. Других девок что ли нет, ну куда его идиота понесло? Такие девочки-ромашки вообще не наша история, стороной их обходить надо, зачем портить? Правильно, незачем.

Белый тем временем окончательно рушит мои надежды на сохранение в его голове хотя бы крупицы здравого смысла. Садится рядом с девчонкой, вещи ее с земли поднимает, что-то говорит и расплывается в своей коронной улыбке, джентльмен недоделанный.

Так надо это заканчивать.

Собираюсь уже идти спасать девчонку, но она меня удивляет, гордо вскинув подбородок, поднимается на ноги, что-то говорит Белому. По охреневшей роже друга понимаю, что девочка-то не промах, плюс ей в карму. Правильно, малышка, от таких как этот дебил, девочкам-ромашкам нужно держаться подальше.

— Да что ж ты творишь, долб…

Останавливаюсь на полуслове, слишком громко выходит. Нет, все-таки девочку надо спасать, пока этот придурок чего-нибудь не учудил, с него дебила станется. Иду к ним, а девчонка, размахнувшись, лепит Белому весьма смачную пощечину и, не удержав равновесия, практически валится назад. Белый, слава богам, реагирует быстро, хватает девчонку, тянет и прижимает к себе.

— Идиот.

Девчонка брыкается, а я останавливаюсь, понимая вдруг, что еще одного лба здорового для нее многовато будет. Ладно, я с этим донжуаном потом поговорю.

Они какое-то время о чем-то спорят, и я замечаю в руках Белого женскую сумку, огромную, блин, сумку. И как эта малявка ее вообще несла?

Их спор заканчивается, ромашка разворачивается и гордо идет в сторону здания, Белый псом побитым и с сумкой в руках, плетется за ней, а я иду следом за парочкой.

Вот какого хера вообще, а? Я че в няньки нанимался?

Настоящая...

Егор

Плелся я за парочкой до тех пор, пока они не остановились у одной из дверей. Кафедра романо-германских языков и литературы. Я о ней уже наслышан, что-то вроде эксперимента. Прошлый ректор, а после и мой дед, очень долго бились и наконец своего добились. У нас оказывается технари слишком ограничены, гуманитарные предметы им, блин, не даются, страну позорят.

В общем много громких слов и негодования, и вот у нас уже гуманитарные дисциплины на первом курсе наравне с точными науками. Безграмотные мы, видите ли, в математике шарим, а по-русски писать не умеем, не говоря уже о языках иностранных. В общем взялись за технарей серьезно, это на бумажке все только экспериментом зовется, а на деле все уже решено.

Так что вместе с матаном будем изучать все прелести великого и могучего. У меня к нему вообще особая любовь, с некоторых пор. Вот не надо было мне об этом думать, не надо было. Потому что перед глазами до сих пор стоит Александровна и ее, и мужик ее, здоровенный, холеный такой, будь я бабой, тоже бы повелся. Ну объективно же. Это природа, самка всегда выбирает сильнейшего. Биология, блин.

Я останавливаюсь в нескольких шагах от друга и его жертвы, краем сознания осознавая, что девчонка никакая не студентка и не ромашка, и в подтверждение моим догадкам до слуха доносится ее звонкий голос.

— Василиса Григорьевна Влащенко, преподаватель английского языка, — звучит гордо, и я хоть и не вижу, но представляю триумф в ее взгляде, жаль правда, что вряд ли пламенная речь ромашки-училки возымеет хоть какой-то эффект на Белого, скорее подогреет интерес. Я слишком хорошо его знаю.

Василиса Григорьевна, значит. Училка. Нет не так, преподаватель. Один хер. Я стою поодаль, наблюдаю за выяснениями отношений между преподавателем английского языка и лучшим другом, и понимаю, что карма все-таки существует. Чего он там заливал? Старая? Училка? Вот теперь свои слова и сожрет.

Ромашка скрывается за дверью, а Белый, развернувшись, движется в мою сторону.

— Она же старая, — не сдержавшись, припоминаю его же слова, стоит ему только со мной поравняться.

— Смешно, шутку оценил, — не реагирует, ну ничего-ничего, у меня много времени. Я оторвусь как следует.

— Да я и не шутил, — продолжаю нагнетать обстановку.