Зима наступила внезапно, погода как-то резко испортилась. Несколько дней бушевала метель, расчищенные дороги почти мгновенно заваливало снегом. И это в середине декабря. Для нас такие погодные условия — редкость. А потому жители города, совершенно точно не ждавшие такого снегопада, старались хоть как-то приспособиться к новым для себя условиям.
Я как-то тоже ничего подобного не ожидала, лежала себе дома, в тепле и уюте, изредка выглядывая в окно. А за окном кружились снежные хлопья.
— И что случится, если кто-то увидит?
— Я же просила тебя. Ты снова давишь, Егор, — опускаю взгляд, не могу смотреть на Волкова. Он на меня странно действует, стоит только заглянуть в его глаза, как я сразу же перестаю злиться, напрочь забывая об обидах.
— Ничего подобного, Александровна, но оставлять тебя хрен знает где и смотреть, как ты будешь топать, пробираясь через сугробы и мерзнуть, я не собираюсь. Ты только выздоровела.
— Ты невыносим, ты знаешь?
— И поэтому я тебе так нравлюсь, малыш. Поцелуй меня, — произносит настойчиво, и я по голосу его, по интонации, понимаю, что отказа этот засранец не примет. Сам ведь поцелует, да так, что у меня снова коленки дрожать начнут и все мысли из головы повылетают. А потому я поворачиваюсь и, приблизившись к лицу Волкова, легонько, почти невесомо, касаюсь его губ
— Это че щас такое было? А ну иди сюда.
Он резко тянет меня на себя, не позволяя вырваться, отстраниться, и со звериным рыком набрасывается на мои многострадальные, опухшие от его поцелуев губы. И целует меня так, как только он умеет.
Я никогда не могла ему сопротивляться, просто не могла. И сейчас не могу, просто позволяю ему делать все, что хочется.
— Ксюша, — он сам прерывает наш поцелуй, упирается лбом в мой и дышит шумно, словно марафон пробежал. А я в себя прийти пытаюсь, голова кружится, все перед глазами плывет.
Ну что он со мной делает? Я ведь сама не своя стала, думаю о нем двадцать четыре на семь, обо всем на свете в его присутствии забываю. Так ведь нельзя, нельзя настолько привязываться к человеку.
— Пойдем.
Егор выходит из машины и прежде, чем я успеваю что-либо понять, открывает дверь с моей стороны и подает мне руку.
Оглядываюсь вокруг, благо нет никого. Нужно срочно прощаться, пока никто не ничего не понял.
— Прекрати так напряженно думать.
Словно прочитав мои мысли, Егор хватает меня за руку, так сильно, что нет у меня ни единого шанса вырваться.
— Егор, хватит, не надо.
— Ты стыдишься меня? — он просто добивает меня этим вопросом.
Настолько он неожиданный, что я просто застываю на месте с открытым ртом.
— Ты дурак что ли? — восклицаю слишком возбужденно, когда до меня наконец доходит смысл его слов.
— А как тогда понимать твой животный просто страх быть замеченными вместе? — он говорит спокойно, вот только я-то знаю, что спокойствие его нарочитое, ненастоящее. Я слишком хорошо его выучила за эти несколько недель, научилась считывать эмоции. И сейчас Волков злится, в руках себя держит, конечно, как иначе, но злится.
— Я просто не хочу проблем, ты можешь это понять? Преподавательница и студент-первокурсник — это же скандал, — отворачиваюсь от него, всхлипываю обижено.
Ну как он не может понять, что последствия для меня фатальными будут?
— Не будет у тебя никаких проблем, прекрати себя накручивать. Встречаться со своими студентами законом не запрещено.
— Зато уставом запрещено.
— Нет такого запрета, не звезди, звезда моя, — он ухмыляется, а мне его стукнуть хочется, сильно. Потому что прав он, гад умный, прав. И наверняка на все мои аргументы уже подготовил логичные и весомые контраргументы, вот только мне от этого не легче.
Я и так каждый день жду подвоха, вздрагиваю при каждом звуке, по ночам от кошмаров просыпаюсь. И причины у меня на это есть веские. Проблема в лице отца Егора никуда не делась и не денется, я вообще до сих пор не понимаю, как вышло так, что он ни разу не заявился, не устроил скандал. Наверняка ведь знает, точно знает, с кем сын его время проводит и где живет.
И не верю, ни капли не верю, что смирился Евгений Николаевич с подобным мезальянсом.
Он мне ясно дал понять, чтобы от сына его я подальше держалась и не претендовала на единственного и неповторимого Егора Волкова, потому что не пара я ему совсем, и другого полета он птица. И я держалась, хотела держаться, правда, но не смогла, просто не смогла.
Егор, он же, как танк, напролом прет. Никаких возражений не терпит, мою и без того слабую волю подавляет. А я хочу, хочу подавляться. Не хочу сопротивляться, потому что с ним себя живой чувствую, потому что его хочу. И это неправильно, конечно, и отец его во многом прав, естественно, и эгоистично это с моей стороны вот так в омут с головой бросаться, но так хочется, до безумия хочется броситься.
— Меня ведь уволить могут, — выдыхаю обреченно.
Опускаю взгляд на черные ботинки Егора.
— Никто тебя не уволит, прекрати нести чушь.
Поспорить он мне не дает, тянет на себя и впивается в губы жестким поцелуем. Прямо на улице, напротив универа!
Ненормальный!
— Ты что творишь, — шиплю, когда наконец от него оторваться. — Ты…ты…