Кто-то из женщин пребывал в трауре, о ком-то упоминали лишь мельком, со вздохом, жалуясь на судьбу. Чувствовалось, что за пределами гарема все еще неспокойно, а они оставались там, точно певчие птицы в клетках. Всеми забытые, они таились в пыли, за пышными занавесями, среди садов и фонтанов, песни их всем были теперь безразличны, и смутный страх терзал их души, как если бы вокруг все казалось зыбким, как дым.
Эйлем не боялась. Ее приняли дружелюбно, но эта гулкая пустота, отголоски минувших вихрей, тяготила и ее. В сердце своем она все еще надеялась завоевать любовь Кахита, но с каждым днем, проведенным среди его сестер и наложниц, ей начинало казаться, что прежние мечты — лишь мираж, который остался в стенах отцовского дворца.
Кахит редко проводил с нею ночи, и ласки его чаще всего бывали бесчувственными, а иногда — грубыми. Но она молчала и терпела, и если им случалось все же проводить некоторое время вместе на исходе дня, она улыбалась и вела себя ласково, надеясь пробудить в нем если не любовь, то хотя бы какие-то добрые чувства.
Шло время. Детей у царственных супругов не было: царицу называли теджритским пустоцветом, и только в гареме знали, что Кахит уже давно не заходит к законной жене. У него было достаточно наложниц, некоторые из которых уже подарили ему сыновей и дочерей.
Казалось, про Эйлем в царском дворце забыли так же, как когда-то забыли во дворце её отца. И её печаль была так похожа на горестную песнь саранги.
Из всех дворцовых девушек Эйлем сдружилась лишь с одной, Зеррен, сестрой своего царственного мужа. У нее были пышные черные кудри, круглое лицо и огромные золотистые глаза. Невысокая и хрупкая, она напоминала Эйлем едва оперившегося птенца, еще ищущего чужой заботы и ласки.
Другие наложницы лишь посмеивались над ними. Одна даже рассказала Эйлем, что, вернувшись из Карара, Кахит не узнал сестру, но принял не то за служанку, не то за наложницу и только случай не позволил ему совершить грех.
Потом еще много таких разговоров доходило до царицы, но она не обращала на них внимания, пока однажды не узнала сама, что ее супруг не оставил своих порочных помыслов и, презрев кровные узы, добивался благосклонности собственной сестры.
Он грозно нависал над ней и хватал ее за руки, и умолял, и предлагал пустые бессмысленные подарки; Зеррен сопротивлялась. Эйлем видела это, стоя у затканной золотом занавеси и уронила тяжелый браслет, прежде чем войти.
Кахит метнулся из комнаты прочь, едва не зацепив Эйлем плечом. А нежная, хрупкая Зеррен потом долго сидела, склонив голову на плечо подруги, и крупные слезы катились из ее глаз. Эйлем гладила черные кудри Зеррен, похожие на клубок извивающихся змей, и глаза ее были сухи.
Из Карара, где Кахит провел большую часть жизни, он вернулся зараженный пороком куда более страшным, чем страсть к собственной сестре: он отпал от Девяти Матерей, чей культ царил и в Теджрите, и в Энгереке. Он стал поклоняться Анегмару-охотнику, но поначалу скрывал это, чтобы не отвратить прежних союзников.
Упрямый и гневливый от природы, он вскоре начал тяготиться и своей тайной, и бременем обретённой власти, а интриги и постоянная боязнь покушений, вылившаяся в подозрительность ко всем его придворным, ничуть не смягчали его нрава. Он плохо спал, нередко злоупотреблял вином и часто казнил неугодных, чем вызывал гнев их родни и недовольство народа.
Мало кто его любил, но он сам этого не замечал и ничьей любви не искал. Кахит довольствовался чужим уважением и страхом, которые, как ему казалось, причитались ему по праву рождения.
Эйлем смиренно наблюдала, как ее муж постепенно отдалял от себя придворных и сановников, поклонявшихся Девяти, приближая к себе почитателей Анегмара, и смутная тревога постепенно охватывала ее сердце.
Она мало знала об этой вере: в Теджрите ее приверженцев было не найти, да и в Энгереке их было гораздо меньше, чем тех, кто открыл свои сердца и души Девяти Матерям. Их власть над известным миром казалась нерушимой, и не стоило искать культа более справедливого и милосердного.
Увлекаемая смутным интересом, Эйлем стала расспрашивать жрецов об Анегмаре. Те поведали ей о том, что в начале мира было два солнца, одно из которых погасло и обратилось в прах. Второе же пылало ярче любого светила, и раскаленный огонь капал с него на безжизненные земли. Падая в пыль, его огонь облекался в плоть, и так появились первые из людей. Сильнейшим среди них был колесничий и охотник Анегмар. Он убил древнее чудовище, и из его плоти, костей и крови появились моря и реки, плодородные земли, птицы, рыбы и многие звери.
Анегмар пылал неугасимой страстью к Эрей, неуловимой гостье, которой его любовь была чужда. Но с такой силой, с какой Эрей отвергала Анегмара, его любила чародейка Леккеж. Однажды она приняла облик неуловимой возлюбленной и провела с Анегмаром ночь. Узнав об обмане, он прогнал Леккеж и снова устремился за Эрей, но она ускользала и оставалась холодна, как бьющий из недр земли ключ.