Так вот в этом приложении, среди официальной хроники («…Вчера вечером в международном аэропорту Гаваны приземлился самолет ИЛ-18, на борту которого прибыл первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, член Президиума ЦК КПСС А. И. Микоян…»), среди нехитрых репортерских зарисовок («…они еще раз крепко обнялись, широкоплечий сибиряк ефрейтор Николай Зайков и смуглый кубинец Армандо Сьерра»), встречается вдруг такая странная корреспонденция, сильно выпадающая из всего остального материала – и стилистически, и фактически.
Тимур в ней пишет о том, что предшествовало Карибскому кризису. США готовили атаку на Кубу уже не силами «повстанцев», то есть эмигрантов, бежавших от Кастро, а силами своих собственных военно-морских и сухопутных подразделений.
Это обвинение – войска США хотели высадиться на Кубу, то есть готовили настоящую войну – не раз звучало тогда в советской прессе. Звучало, да – но мало ли в чем обвиняли американцев советские пропагандисты.
Однако у Тимура в 1984 году идея эта вдруг обрастает удивительной конкретикой:
«…К вторжению на Кубу предполагалось привлечь 5 дивизий: воздушно-десантную из состава 18-го корпуса ВВС, одну танковую, одну пехотную и две дивизии морской пехоты. Военно-воздушные силы должны были нанести массированные удары по береговой обороне Кубы, по ее аэродромам и обеспечить прикрытие с воздуха десантируемых войск. Военно-морские силы – обеспечить транспортировку дивизий к побережью острова, осуществить огневую поддержку высадки. Кроме того, на них возлагалась задача установления морской блокады Кубы.
В штате Флорида, неподалеку от Майами, в военной базе США Хомстед созданы два передовых командных пункта. Один из них – “Атлант Авдон” – руководит высаживающимися на Кубе войсками. Его возглавляет генерал Герберт Пауэлл. Второй – “Атлант Форвард” – руководит соединениями авиации. Здесь находится генерал Уолтер Свейн.
Немаловажная роль отводилась Гуантанамо – военной базе США на территории Кубы. Гарнизон базы был значительно увеличен за счет контингентов морской пехоты. На базу переброшены танки – их стало здесь до 150, и самолеты – до 120. Семьи военнослужащих – 2700 человек – эвакуированы из Гуантанамо в США… Продолжительность операции – до 30 дней, предполагаемые потери в личном составе американских вооруженных сил – до 5 тысяч человек…»
Ничего подобного в дни кубинских событий советские СМИ, разумеется, не писали и не передавали – все эти сведения носили характер исключительно конкретных разведданных.
«Помню, что читал этот “сценарий” поздним вечером, жена и сын мирно спали, – продолжает в книге Тимур Гайдар, – а мне, конечно, не спалось. Загорелся красный огонек. Аппарат зажужжал, по бумажной ленте забарабанили молоточки (аппарат назывался «телетайп». –
И в редакцию “Правды” пошла информация о том, что в Гаване скоро состоится премьера пьесы “Васса Железнова” в постановке аргентинского режиссера Нестора Раймонди…
Об остальном в Москве те, кому положено, знают и сами».
В этом кусочке Тимур делает массу оговорок и ссылок: «…кое-что просачивалось в американскую печать, кое-что стало известно позже, когда был рассекречен ряд документов, появились воспоминания американских генералов…», он ссылается на конкретную (с датой) публикацию в газете «US News & World Report», однако внимательному читателю совершенно очевидно: автор этих строк тогда, в 1961–1963 годах, имел полный доступ к совершенно секретной военной информации, и не скрывает этого.
Но кем бы ни был Тимур в те годы на Кубе, просто журналистом или журналистом, которому доверялись какие-то важные переговоры (и соответственно, секреты), нам сейчас интересно другое.
Что тогда было важно для его сына, Егора? Что он запомнил?
Да, конечно, он запомнил все это – своей детской памятью (а она у него оказалась, как потом станет понятно, совершенно особым инструментом): яркие краски, зелень камышей, запах моря. Запомнил удивительно веселых красивых людей, которых было много рядом с его отцом, – кубинцев, англичан, чехов. Атмосферу особого праздника, праздника великих событий, которую нельзя не почувствовать даже ребенку.
Великими переменами бредили все вокруг, и для шестилетнего человека это не могло не стать главным впечатлением, может быть, даже более ярким, чем крокодилы, море и прыжки в бассейне с вышки.
Остро ощутил он и сам Карибский кризис (который в Штатах называли «кубинским»), ощутил особую тревогу взрослых, которые с волнением и даже страхом говорили о близкой угрозе ядерной войны. Детская память у всех устроена по-разному, но для маленького Егора Гайдара тема «ядерной угрозы» никогда не была формальным штампом советской идеологии. Он эту угрозу ощущал остро, писал о ней всерьез, и даже много работал (в разные годы жизни по-разному), чтобы ее предотвратить.