Егор Гайдар

«Я правильно понял из разговора, что они в ближайшее время ничего не собираются делать?» – «Я думаю, да». – «Твою мать! Они хотят дождаться, когда здесь не пятьсот боевиков станет, а тысяча пятьсот?! Если каждую ночь, как они говорят, прибавляется человек пятнадцать-двадцать новых автоматчиков…» – «Да ты же сам, наверное, видел – стоит оцепление это дурацкое, а народ туда-сюда ходит совершенно свободно. Чуть не братаются… Да я и днем под плащом могу хоть гранатомет пронести…» – «Ну а что им теперь делать?» – «Да я не знаю, что! Но раз начали, надо хоть раз довести до конца».

Вероника Куцылло пару раз уезжала к себе домой. Попадать потом внутрь Белого дома становилось все труднее. И тем не менее – какое-то чувство сопричастности вело ее туда.

«В метро тепло. Никто не знает, откуда я еду. И никто, даже я сама, не знает, смогу ли я туда вернуться… Люди вокруг были чистые, умытые, направляющиеся на работу или домой, или даже в гости. Их не интересует маленькое пятнышко на карте столицы нашей родины… Зона. Но ведь внутри нее тоже люди. Другие, но люди. Крыша едет… А ведь Филатов прав – создался такой локальный взрывоопасный участок. Они его сейчас зажмут в кольцо и будут ждать. Чего? Часть, конечно, уйдет, а вернуться не сможет. Не пустят журналистов – не будет никакой информации, то есть Белого дома как бы не станет. Нет такого места в Москве. Его упразднили… Я представила людей в этом упраздненном месте, тех, которые не уйдут, – в темноте, немытых, зачумленных. Липкие стаканы в буфете – никогда в Белом доме не было липких стаканов».

В какой-то момент в Белый дом стали проникать уже совсем странные люди. Градус безумия все рос и рос. Позднее в своем интервью Вероника Куцылло вспоминала и такие удивительные эпизоды:

«Был такой момент в этой истории, когда милиция ушла. Отозвали ее, не отозвали, до сих пор об это ломаются копья, но вокруг Белого дома оцепления не было. И когда люди из Белого дома уже поехали на Останкино, то к находящимся в здании пришли родственники, пришли просто зеваки с улицы. Там было много 15–16-летних детей. К кому-то пришли жены, к кому-то, наоборот, мужья. Некоторые пришли с детьми. И вот это было самое страшное. Например, там были какие-то дети удивительные, привезенные странными людьми, с Украины. Это девочки и мальчики лет по 13–14. Со странными фанатичными лицами. И я помню, это был один из самых поразивших меня моментов. Знаете, есть такие палки или штыри, которыми удерживаются ковры на лестницах. И они вытаскивали эти штыри и бородатый человек учил их, как этими штырями воевать. “Коли”. “Руби”. И говорил, например, такие вещи: “а вот есть вам сегодня нельзя, потому, что пуля на сытый желудок гораздо хуже, чем пуля на голодный желудок”. Это дети стояли в шеренге и слушали. То есть там были странные люди внутри».

Именно об этом – что Белый дом станет источником напряженности, притянет к себе, как магнит, вооруженных боевиков, станет ареной непредсказуемых событий – предупреждали Бориса Николаевича силовые министры. Однако в целом расчет президента оправдался: Белый дом оказался в полном, можно сказать, абсолютном одиночестве. Несмотря на многочисленные призывы нового «министра обороны», представителей офицерских организаций, отдельных депутатов – ни одна военная часть не перешла на их сторону. Не было поддержки и в регионах – политических забастовок, перекрытий железных и автодорог, акций гражданского неповиновения. Остались верны Ельцину губернаторы, милиция. Страна как бы застыла в ожидании.

Теперь все решалось здесь – на улицах Москвы.

…Один из членов гайдаровской команды, Сергей Глазьев, занимавший на тот момент в правительстве пост министра, перешел на сторону Белого дома. Для Егора это стало «неприятной неожиданностью».

Гайдар, который, как мы помним, пытался уговорить Ельцина перенести роспуск съезда на более удобный момент, не торопиться, – тем не менее, когда события уже начались, активно поддержал план «изоляции» Белого дома и даже сам набросал его основные моменты, передав свой план Черномырдину.

Позже он писал: