Эгоист

Стараясь не замечать его взгляд, Шарлотта убрала полотенце, бросив его на стоявший недалеко столик, взяла бинты и, прижав небольшой лоскуток чистого полотна к неглубокой, но длинной ране, стала осторожно бинтовать ему бицепс. При этом делала все возможное, чтобы пальцы не дрожали, всякий раз соприкасаясь с теплой кожей, по которой она хотела провести всей рукой.

Ей было так важно узнать правду, что она едва не расплакалась. Потому что не только не могла выносить мысль о том, что ему могла снова угрожать опасность. Это означало, что Уильяма до сих пор что-то связывало с той женщиной, иначе на него никто бы не напал.

Боже, только ей стало казаться, что их начало связывать что-то важное, глубокое и настоящее, когда он рассказал о своем отце, а потом она нашла бумаги, свидетельствующие о том, что он не всегда праздно проводил время, но мог заняться чем-то важным, как реальность вновь обрушилась на нее, пытаясь доказать, что между ними не может быть ничего общего. Но даже тогда… Шарлотта ужасно хотела, чтобы его ничем не связывало с леди Хартли.

— Это… это очень сложно сделать… — бормотала она, завершая бинтовку. — Особенно, когда с тебя стекается кровь.

Уильям с трудом сдержал улыбку. Не только потому, что она выглядела такой расстроенной, что дрожала нижняя губа.

Он ужасно хотел поцеловать ее. И знал, что это сделает. Сейчас его не смогли бы остановить даже все его родные, если бы вздумали ввалиться в его комнату разом. Потому что это было необходимо не только ему. Он должен был поцеловать Шарлотту потому, что это было прежде всего нужно ей.

Закончив с раной, она стояла перед ним, не шевелясь, и выглядела такой расстроенной и растерянной, что у него защемило сердце.

— Шарлотта, всё хорошо, не волнуйся, — повторил Уильям, пристально глядя на нее, а потом… поднял руки и незаметно для нее стал расстегивать большие медные пуговицы на ее пелиссе. Шарлотта застыла и опустила к нему голову. Когда их глаза встретились, когда он сбросил с ее плеч пелисс на пол, обнял ее и притянул к себе, Уильям сказал ей то, что было чистой правдой. То, что она должна была услышать. И поверить в это. — У меня с ней ничего не было, Шарлотта. И никогда не было. — Он всмотрелся ей в глаза, посадил ее к себе на колено и еще тише добавил: — И никогда не будет.

Шарлотта не могла дышать, не могла пошевелиться, опустив руки на его обнаженные плечи, слегка обнаженные, потому что правую сторону скрывали бинты, два оборота бинтов.

Сегодня, проснувшись, она даже не надеялась, что день принесет ей столько важного и необходимого, но Уильям сегодня открылся ей с совершенно другой стороны. Ранимый, таивший в себя столько боли. Человек, заботящийся о своей семье, ведущий дела семьи. И тревожащийся за нее. Шарлотта смотрела в его завораживающие глаза и вдруг обнаружила, как щиплет в глазах, потому что его слова прозвучали полным смысла обещанием.

— Пожалуйста, не делай мне таких обещаний.

Он еще теснее притянул ее к себе, от чего мурашки побежали по спине, а потом развернулся и медленно опустил ее на матрас, улегшись рядом с ней.

— Но я делаю, — сказал он, опустил голову и быстро поцеловал ее в губы. Так быстро, что она едва заметила это. Так быстро, что она потеряла свое дыхание. — И тебе придётся поверить в это.

Она не могла. Млея от упоения, замерев от его близости, Шарлотта была в полнейшем ужасе. Потому что он даже понятия не имел о том, что если она поверит ему, она… погибнет.

Он знал, как это важно для нее не только потому, что это было написано у нее на лице. Уильям хотел, чтобы она верила в него. Знала, что он не предаст ее. Господи, как он мог думать о других, когда в его объятиях, в его жизни была только она?

Уильям вздохнул и на этот раз, опустив голову, прижался губами нежной кожи ее шеи, где отчаянно бился тоненький пульс.

Шарлотта вздохнула, задрожала и стала дышать глубоко и прерывисто.

— Уильям, что ты делаешь? — прошептала она, теряя голову.

Руки ее ослабели, поэтому она осторожно обняла его за плечи, поражаясь тому, какая горячая и гладкая у него кожа, под которой напрягались и вздувались перекатывающиеся будто в ее ладонях мышцы. Она была заворожена этим. Заворожена теплом его тела, которое окутало ее.

— Уильям, — пробормотала она, закрывая глаза, когда его теплые губы прошлись по всей длине ее шеи, вызвав в ней мучительный озноб, от которого она вздрогнула. — Что ты делаешь?…

— Не могу оторваться от тебя, — пробормотал он, продолжая покрывать поцелуями всю ее шею.

И действительно не мог оторваться от нее. Особенно когда она подняла руку и зарылась пальцами ему в волосы. Он сам задрожал и опустился грудью на ее грудь.

Божественно! Она была просто божественна. Как и всегда.