Простояв в его теплых объятиях казалось целую вечность, пока не успокоилось бешено бьющееся сердце, в какой-то момент Шарлотта поняла, что реальность возвращается. Но Уильям так удивительно ласково обнимал ее, что ей не хотелось пошевелиться. На одно мгновение не существовало никого, кроме него. Не было ничего, кроме того, что он мог принадлежать ей. Сладкий дурман, в который ей хотелось верить всем сердцем, но это было невозможно. Тем более теперь.
Уильям медленно отстранил ее от себя, поправил ей платье, слегка задев ей грудь своими пальцами так, что по ней снова прокатился жаркий трепет, едва не сбив ее с ног. Будто бы понимая это, он придержал ее, затем окончательно привел ее в прежний презентабельный вид, насколько это было возможно, поставил ее на ноги и замер перед ней. В какой-то момент поднял руки и взял ее лицо в свои теплые ладони, едва не заставив ее расплакаться от нежности, с которой продолжал касаться ее.
— Всё хорошо, — прошептал он, глядя ей в глаза, бередя ей душу и поглаживая ее бледные щеки так, что у нее снова задрожали колени. — Ты готова вернуться?
Шарлотта закрыла глаза, стараясь дышать, вернуть себе самообладание, а потом медленно кивнула.
— Да.
Он так странно смотрел на нее, что ей снова стало страшно. Смотрел с какой-то глубокой убежденностью, будто уже что-то решил для себя.
— Тогда пойдем.
Он отошел от нее, взял ее за руку и повел обратно в дом.
В библиотеке у самых дальних полок с книгой в руке стояла Эстер со скучающим видом. Заметив их, она с облегчением вернула книгу на место и подошла к брату.
— Вы смогли там что-то разглядеть в такой темноте?
Шарлотта со страхом покосилась на Уильяма, который так и не выпустил ее руку. Теперь он выглядел гораздо спокойнее, чем когда выводил ее в сад. И даже Эстер это заметила.
— Эстер, — спокойно, даже дружелюбно и ласково попросил он. — Иди вперёд. Мы последуем за тобой.
Глаза Эстер хитро заблестели.
— Учти, мы вместе должны вернуться в гостиную.
Уильям вдруг повернулся к Шарлотте. Сердце ее замерло в груди, когда его задумчивый, мерцающий взгляд остановился на ней. К ее полной неожиданности он поднял ее руку в своей, быстро поцеловал ее ладонь и отпустил ее.
— Идите вместе, я скоро приду.
Шарлотте снова стало страшно. Ей хотелось знать, что с ним произошло. Что он решил. Но она ничего не сказала.
И медленно покинула библиотеку вместе с его сестрой, ужасаясь того, что на террасе произошло не только обмен колкими репликами и яростными ласками.
Произошло нечто такое, с чем она могла не справиться.
Глава 16
Уильям сидел в своем кабинете возле заваленного бумагами стола, но не мог сосредоточиться ни на одном письме.
Прошло уже два дня с того ужина, а он так и не рискнул больше найти встречу с Шарлоттой. Боже правый, Шарлотта! Едва он думал о ней, как сердце замирало в груди, в голове туманились, а руки дрожали от потребности снова обнять ее. Только на этот раз он четко знал, что если обнимает ее, она не станет возражать. Ни за что не остановит его. И он не остановится.
Ее податливость можно было отнести к неведению незамужней девушки, в которой пробуждалась страсть, и все же дело было в другом.
Была в ней некая сила, перед которой он чувствовал себя совершенно беспомощным. Ее безоговорочная готовность подчиниться ему внушала даже страх. Ни одна женщина не обнимала его так, будто это было для нее настоящим блаженством. Ни одна женщина не касалась его с такой искренней нежностью, что у него подгибались колени. Ни одна женщина не целовала его с таким упоением, чтобы он почувствовал себя совершенно особенным и единственным для нее. Так, что он снова чувствовал, будто не один во всей вселенной.
Шарлотта могла осудить его, могла пронзить его гневным взглядом, могла даже винить в непостоянстве, но никогда не вела себя безрассудно, если дело касалось его самочувствия. И никогда не лгала или не играла, когда он обнимал ее. Она была честна с ним, даже когда это причиняло ей боль. Когда он обнимал ее, всё происходящее казалось ему таким же серьезным, как это было для нее. Он был в этом уверен, видел это по ее глазам, когда заглянул в них в ту ночь. В ту ночь она отдавала ему слишком много, и Уильям был уверен, что ей даже в голову не пришло остановить его, если бы он сам не остановился.
Это поражало, умиляло и пугало одновременно, потому что Шарлотта даже не попросила его верности, которую он уже был готов отдать ей, лишь бы она осталась в его жизни.
Устало вздохнув, Уильям откинулся на спинку кресла, бросил перо и закрыл глаза.
Уже одиннадцать лет он жил в пустоте. Пустота почти поглотила его, не оставив места ни для чего. Он был уверен, что и его сердце очерствело, просто одичало. С того проклятого дня, когда он проклял собственного отца за поступки, за которые ненавидел его тогда. И отец умер, потому что он проклял его.