Эгоист

— Мне, со своей стороны, — сказал он, — тоже ненавистно нарушение слова. Беспристрастно, говорите вы? Беспристрастно можно судить, можно вынести беспристрастный приговор — но можно ли беспристрастно ненавидеть? Я полагаю, сэр, когда мы говорим, что нам нечто глубоко ненавистно, противно, омерзительно, мы не сидим в судейском кресле. Да, мы этим как бы даем себе отвод, как судьям. И вместе с тем отвращение наше к дурному поступку есть факт. Должно быть, сэр, вы хотели сказать не «беспристрастно», а «независимо от личных интересов». Это вполне достаточно выразило бы ваши чувства.

Взглянув на собеседника из-под бровей, доктор продолжал:

— Ей было выдано все сполна, Уилоби. На самом недвусмысленном английском языке, и притом с олимпийской непреклонностью. Я полагаю, что нет нужды ко всему этому возвращаться.

— Прошу прощения, сэр, но сам я еще не прощен.

— Остальное вы должны пролепетать на ушко друг другу. Когда я оказываюсь наедине с двумя голубками, я чувствую себя неуклюжим старым индюком.

— Да, да, оставь нас, отец, — тихо сказала Клара.

— Сначала соедините наши руки и позвольте мне именовать вас тем же титулом.

— Протяни же руку этому славному человеку, Клара, и крепко ее пожми! Влюбленному нельзя перечить. Он просит только то, что принадлежит ему по праву.

— Это свыше моих сил, отец.

— Но как же свыше твоих сил? Раз ты с ним обручена, раз ты уже ему принадлежишь!

— Я не испытываю склонности к браку.

— Это не причина.

— Я не достойна…

— Чушь и вздор!

— Я прошу его вернуть мне слово.

— Безумие!

— У меня нет к нему любви.

— Стыдись, Клара Мидлтон! Что за ребячество?

— Ах, дорогой отец, оставь нас вдвоем.

— Но что я сделал, Клара? В чем моя вина? Назовите ее!

— Отец, отец, оставь же нас! Вдвоем мы скорее договоримся…

— Разве мы с вами мало говорили, Клара? — перебил ее Уилоби. — И что же? Вы снова скажете, что любили и разлюбили, что ваше сердце принадлежало мне, а теперь больше не принадлежит, что вы его у меня отнимаете. Жертва, которую вы от меня требуете, стоила бы мне моей репутации, жизни! За что? Я тот же, что и был. Я любил и люблю вас. Мое сердце принадлежит вам и будет век вам принадлежать. Вы моя невеста, моя жена. Что я сделал?

— Вы правы, — вздохнула Клара. — Разговоры бесполезны.

— Однако, дитя мое, не бесполезно было бы сообщить джентльмену, которому ты обещалась стать женой, на каком основании ты к нему переменилась, что вызвало твою внезапную антипатию?

— Я не могу этого сказать.

— Но сама ты хоть знаешь, в чем дело?

— Если бы знала, я постаралась бы преодолеть эту антипатию.

Доктор Мидлтон обратился к сэру Уилоби.

— Не кажется ли вам, сэр, что мы стали бы напрасно добиваться от этой особы анатомического обоснования ее каприза? У молодых девиц капризы подчас вырастают до чудовищных размеров, но, лишенные каких бы то ни было органов, артерий, мозга и соединительных тканей, они не поддаются ни скальпелю хирурга, ни микроскопу ученого. Ваше стремление докопаться до истины вполне естественно во влюбленном, который добивается соединить свою жизнь с представительницей этого безрассудного сословия. И чем меньше у него познаний относительно его сущности, с тем большей настойчивостью добивается он своей цели. В молодых особях сущность эта проявляется в капризах да необъяснимых порывах, — я бы их квалифицировал как некий духовный эквивалент истерики, но они все же — если, разумеется, не позволять им заходить слишком далеко, — не носят столь разрушительного характера. История знает немало примеров, когда предпринятая мужчиной контратака вносит прекрасный корректив. Тогда все возведенное девицею здание взлетает в воздух, и она падает к вашим ногам. Ха!

— Да, да, отец, вы вправе меня презирать. Я наказана за то, что считала себя выше других женщин, — сказала Клара.

— Так протяни же ему руку, дитя мое, поскольку он настаивает на формальном знаке вашего примирения. И, должен признаться, я его понимаю.

— Отец! Я ведь сказала, что я его… что я не могу…

— Боже милостивый! Но в чем дело? Что случилось? Объясни наконец словами!

— Ах, не сердись на свою Клару, отец! Я не могу сделаться его женой. Я не люблю его.

— Позволь тебе напомнить, что в свое время я был тобою извещен, что ты его любишь.

— Я сама тогда не понимала… Я еще не знала себя. Я желаю ему счастья.

— И отказываешь ему в том самом счастье, которого ему желаешь?

— Он не был бы счастлив, если бы женился на мне.

— Ах! — вырвалось у Уилоби.

— Ты слышала? Он не согласен с твоим пророчеством, Клара Мидлтон.

Она поднесла к груди стиснутые руки.

— Горе, горе нам обоим!

— Несчастная! Ведь ты ни в чем не можешь его упрекнуть!

— О да, я несчастная!

— Но ведь это вопль животного, попавшего в неволю!

— Да, отец.

— Итак, ты ощущаешь себя затравленным зверьком. И не можешь сказать ни слова?

— Против себя — сколько угодно. Против него — ни слова.

— О, великодушная! И вы хотите, чтобы я после этого от вас отказался? — вскричал Уилоби. — Ах, любовь моя, Клара, взвалите на меня любое условие, но только не это! На свете нет мужчины, который бы вынес такое, это свыше моих сил, клянусь!