Моргнув, я приподнялась на цыпочки и приблизилась к его лицу – так что наши носы почти соприкоснулись. Он отдернулся было, но я не позволила, крепко взяв его за плечо.
– Я знаю, что вы делали ночью с тринадцатого на четырнадцатое июня, господин ректор, – внятно произнесла я.
Так внятно, чтобы даже и не подумал жаловаться на какой-то там еще «акцент».
Глаза его расширились. Сбросив мою руку со своего плеча с таким видом, будто смахнул какую-нибудь ползучую гадость, он отступил на шаг назад.
– Что?
В его голосе не слышно было ни гнева, ни ярости. Ни даже отрицания. В нем было лишь недоумение – искреннее, беспомощное, почти детское недоумение.
Как такое может быть? – переводился с языка страны Лаконии его простой вопрос.
– Я видела вас, – спокойно сказала я.
Мне больше не было страшно. Подумать только – еще недавно я боялась подкинуть мое видео директору
И «не боюсь» – это еще самое невинное из всего, что я… чувствовала. От осознания этого факта кровь вдруг бросилась мне в лицо, и, по мере того, как господин ректор становился похожим на хорошо выбеленную стену, мои собственные скулы наливались краской.
На всякий случай я решила прояснить.
– У меня есть запись. Очень подробная и откровенная, – вдруг ему все же придет голову принести меня в жертву своей карьере.
– Запись… – слабо повторил он, поднимая руку к горлу и ослабляя галстук, будто ему становилось трудно дышать.
– Именно. Видео-запись – с вами и Алисией Дженнингс в главных ролях. Двадцать минут, на протяжении которых вы с ней кувыркаетесь во-он за той магнолии. И, если вы не оставите меня в покое…
Господин Кронвиль сглотнул слюну и медленно проговорил.
– Ах ты маленькая дрянь… Так ты затаилась в кустах и… подглядывала?! – зрачки его стремительно темнели.
Не зная, что еще сказать, я просто кивнула.
– Ты записывала на телефон? – он шагнул ко мне и схватил за плечо. – Где запись?
Меня это не впечатлило – мне по-прежнему не было страшно. Лишь адреналин ударил в голову, как после бега с препятствиями.
– Естественно, я не отдам ее вам, – подавляя возбужденную дрожь в голосе, ответила я, чувствуя, как его пальцы впиваются мне кожу – без сомнения, оставляя следы. – Мне нужна гарантия, что вы перестанете портить мне жизнь, – подумав немного, я добавила. – Не откажусь и от пары справедливых оценок. Вместо тех, что вы мне обычно влепляете.
У него отвисла челюсть.
– Ты что, еще и шантажировать меня собралась?!
Догадался, умник.
– Считайте это расплатой за то, что все полтора года вы не можете пройти мимо меня спокойно – без того, чтобы хоть как-нибудь не обидеть.
А еще расплатой за твое звенящее лицемерие – добавила я про себя. Это ведь еще уметь так надо – сам трахается по кустам, а нам выговаривает, если не дай бог, громко посмеялись за обедом!
Выражение лица господина ректора невозможно было описать никакими словами. Какая-то небывалая смесь омерзения, неверия и почти благоговейного ужаса. Он явно не ожидал от меня ничего подобного.
– Убирайся отсюда! – процедил он сквозь зубы. – Пока я тебя не прибил…
И снова не страшно. Да что со мной? Инстинкт самосохранения отказал? Я подняла бровь.
– Так мы поняли друг друга?
Не отпуская моего плеча, он вдруг взял мое лицо в ладонь.
– Что… что вы себе позволяете с девушкой? – пролепетала я, пытаясь освободиться. Наконец-то в моей душе шевельнулось нечто похожее на страх. Еще бы – его ненависть все-таки нашла физическое проявление, и неизвестно, как поведет себя дальше.
– Ты не девушка, – прошипел господин ректор. Он явно не жалел о содеянном и извиняться не собирался. – Ты – подлая, бессовестная тварь! Шантажисты не имеют элементарных понятий о чести, а потому не достойны человеческого отношения! Хоть в твоей стране, вероятно,
Нависая надо мной, его фигура вдруг расплылась, и я поняла – глаза мои наполнились слезами. Вот ведь мудила! Я неделю ни о чем, кроме него, не думаю, а он – «не достойна иного отношения»!
И что я, собственно, такого натворила? Видео, которое, без всякого шантажа, уже неделю как должно было лежать на столе у директора, теперь будет честно обменяно – причем, на пользу нам обоим. Квид-про-кво, как говорится…
Но, у Кронвиля, очевидно, было другое представление о происходящем.
– Чего еще ты от меня потребуешь? Денег? Ведь именно так поступают такие, как ты?
– Такие, как я?
– Да-да, такие, как ты! У которых нет ни стыда, ни совести!
Отпустив меня, он вдруг схватился за голову.
– Боже, что будет, если узнает Алисия…
– Да ничего ни с кем не будет! – зло выкрикнула я, чтобы прекратить эту истерику. – Просто отстаньте от меня, а я отстану от вас!
– Она – тонкая, чувствительная… – не слушая, бормотал он. – В отличии от тебя, у нее есть чувство собственного достоинства… Господи, да она просто умрет от стыда, если узнает, что за нами подглядывала какая-то русская стерва!